В дополнение к этому, он еще всякими окольными путями и полунамеками многократно принимался выяснять, не затруднит ли Игоря поближе – в смысле, менее формально, чем предполагает рабочая лабораторная обстановка – познакомиться с наиболее научно или административно продвинутыми американскими коллегами, а по возвращении изложить на пол-странички свои впечатления и соображения о каждом из них, особенно обращая внимания на то, у кого из них есть какие бы то ни было основания – подлинные или мнимые – быть недовольным окружающей американской действительностью: ну, например, в карьере обошли, или зарплаты недостаточно, или начальник интересную идею присвоил, или даже вообще - вдруг интересуется какой ихний человек завоеваниями социализма и не одобряет нищеты поденных рабочих и угнетения негров. А как-то раз даже мимоходом поинтересовался, не испытывает ли Игорь простого человеческого раздражения от того, что многие его коллеги за границей прямо таки из магазинов не вылезают, экономя каждую западную копейку, а по возвращении на родину все закупленное отчаянно распродают по знакомым и незнакомым, пользуясь пока еще встречающимися в отечестве дефицитом на отдельные виды товаров и, в нарушение морального кодекса советского ученого, на этом наживаются. Так что все, казалось, происходило, как обычно.
Что, тем не менее, отличало его в глазах Игоря в явно положительную сторону, так это его отношение к прорывавшейся порой непроизвольной игоревой реакции на все планы, инструкции, поучения и предложения. Скажем, когда Игорь тяжко вздыхал, слушая про необходимость просвещать американских коллег по поводу преимуществ советской системы, моложавый и с элегантно-небрежным галстучным узлом Сергей Филиппович понимающе прикрывал глаза, как бы говоря:
- Да что там, Игорь Моисеевич, я и сам понимаю, что все это – бред недостойный, но таковы правила игры, которые надо соблюдать...
Или вообще произносил вслух что нибудь вроде:
- Вы, главное, в окончательный текст технического задания не забудьте это вписать и свою подпись поставить, а там уж, как получится – вам на месте виднее.
А если Игорь недоуменно спрашивал:
- Да зачем же мне непрерывно в консульство названивать, что я на месте? У них, небось, там и своих дел выше крыши. Вот если, не дай Бог, случится что, тогда, конечно, другое дело...
то Сергей Филиппович примирительно соглашался:
- Они-то, конечно, перестраховщики известные и требуют, но, может быть, вы и правы, что частить незачем. Ну, позвоните, доложитесь им, как приедете, и, естественно, перед отъездом, а в промежутке разок звякните, что, дескать, все в порядке и вы на месте, и будет с них!
И даже когда Игорь в ответ на предложение фиксировать факты недовольства американской профессуры своей капиталистической жизнью и приглядывать за магазинными походами соотечественников не выдержал и огрызнулся, что вообще-то он думал, что его совсем за другим через океан посылают, то и тут Сергей Филиппович не возмутился недостатком понимания с игоревой стороны и откровенным нежеланием стучать, а, наоборот, почти что извинился за доставленное моральное беспокойство:
- Конечно, конечно, Игорь Моисеевич. Мы от вас новых научных успехов ждем. Все остальное только так, для проформы – положено, вот и спрашиваю. И если такие наблюдения вам не по душе, то и забудьте. Пусть те, кому положено, этим занимаются.
А когда все поездочные бумаги были готовы в срок и полностью, и паспорт и билет Игорю не за день до поездки или даже утром перед вылетом, как обычно, а дня за три, так что никакой казавшейся уже неизбежной предотъездной суеты не возникло, Игорь проникся к новому увээснику несомненной симпатией. Такой несомненной, что когда по возвращении отчитывался тому о проделанной работе, то несколько расслабился и, забыв о том, где и с кем разговаривает, на один даже и не особенно относящийся к делу вопрос ответил так, как ответил бы какому-нибудь хорошему приятелю, то есть по честному и без затей. Да и вопрос-то был проще некуда.