— На сей раз я ему верю, — сказал Марк. — У нас у всех было такое замечательное esprit. Правда, Зена?
— Какое эспри — на шляпу? При чем тут эспри? — сказала она.
— Нет, esprit de corps. Когда все дружно работают ради общего дела.
— А, да, конечно, — сказала она. — Да, да.
— По-моему, у Зены какое-то дурное предчувствие, — сказал Марк.
— Интересно, как примут пьесу на утренниках? Насчет вечерних спектаклей я не волнуюсь.
— Публика теперь не дура, — сказал Марк. — Когда я…
К их столику подошла официантка.
— Я вас не предупредила, мэм. Ваш заказ будет готов только через двадцать минут.
— Принесите ей мою отбивную, а мне — ее, — сказал Эллис. — Моя, наверно, уже готова.
— Нет, тогда дайте мне сандвич с бифштексом. С кровью. И порцию помидоров ломтиками. И чашку кофе. Кофе подайте, когда его отбивные будут готовы.
— А филе миньон не хотите? — сказал Эллис.
— Нет, спасибо. Сандвич с бифштексом, — сказала Зена. — Эллис, мы так и будем здесь репетировать до отъезда в Бостон?
— Да. А что?
— Просто спрашиваю, — сказала она.
— Так вот насчет утренних спектаклей по средам, — сказал Марк. Он продолжал болтать, попивая йогурт, а покончив с ним, сказал: — Ну, детки, я вас оставлю. Пойду позвоню кое-кому.
Эллис проводил его взглядом.
— Надеюсь, я не ошибся в выборе, — сказал он. — Ну, что вы там задумали, Зена?
— Вы не сможете достать мне номер здесь? — сказала она.
— Здесь, в гостинице? Чтобы было где полежать, отдохнуть? Конечно, смогу.
— И чтобы никто об этом не знал — только вы и я, — сказала она.
— Не понимаю. И Бэрри тоже нельзя знать?
— Мы поругались, — сказала она. — Только что, несколько минут назад. Домой я, конечно, вернусь. Но мне нужен номер здесь и чтобы он об этом не знал. Ну как, сделаете?
— Конечно. А больше вы ничего не скажете? Лучше, если я буду знать.
— Когда будет что знать, тогда и скажу.
— О-о! Я должен предостеречь вас, Зена. Предупреждаю как друг. Бэрри может сделать вам гадость.
— Хо-хо! Да не может быть!
— Под контрактом стоит ваша подпись, но вы читали его?
— Нет.
— Тогда вот что я вам доложу. Пока вы с Бэрри вместе, контракт составлен для вас очень выгодно. Но если вы с ним разойдетесь, не видать вам своей доли. Лично вы не участвуете в финансовой стороне спектакля. Будете работать на жалованье, вот и все, и даже тогда из вашего жалованья ему причитается десять процентов. Кто этот человек? Не Скотт Обри?
— Нет.
— Ну что ж, рад это слышать, — сказал Эллис. — Я мог бы кое-что сообщить вам о нем.
— Бэрри избавил вас от этого труда, — сказала она. — Он даже старика Джо Гроссмана не пощадил. От Бэрри не дождешься доброго слова ни о ком.
— Да, это ему несвойственно. Почему вы, Зена, вышли за него?
— Хотите узнать? Пожалуйста! Бэрри единственный, кто попросил меня стать его женой. Один-единственный. Почему он решил жениться на мне, я знаю. С самого начала знала. Что ж, это была не такая уж плохая сделка. Доживешь до определенного возраста — и начинаешь задумываться. Господи Боже! Я составила список всех, с кем спала, и двоих забыла. Разве это жизнь? Надо же ее хоть чем-то отметить. Я ее обметила двумя швами после того, как мне вырезали аппендикс и кое-что еще. До того дошла, что за мной начали охотиться педерасты и лесбиянки. «Вот Зена идет!», «Эй, Зен!» Так вот, Бэрри меня оттуда вытащил. Спас, пока еще можно было спасти. Любовник он первоклассный. Иначе я бы не прожила с ним так долго. Я отдаю должное ему, сукину сыну, но теперь час пробил. Пробил час.
— Кто-нибудь другой?
— И да и нет, — сказала она.
— Тогда я знаю кто, — сказал он.
— Может быть, и знаете, Эллис.
— Разрешите полюбопытствовать — не тот ли, кого сейчас подстригают?
— Я даже не знаю, как он относится к женщинам. Мне и пяти минут не удалось с ним поговорить. Но все равно я его покорю во что бы то ни стало.
— Конечно, — сказал Эллис.
— У него кто-нибудь есть?
— Вот не знаю! Жена была, но, по-моему, он этими делами не очень интересуется, хотя от того, что на него идет, не прочь. Некоторые молодчики афишируют свою готовность: вошел в кафе, поправил галстук, коснулся лацканов, чуть тронул платочек в кармашке…
— Да, да.
— Но он не такой, — сказал Эллис.
— Да, он не такой.
— Голова не тем занята. Большая склонность к самоанализу. Послушали бы вы его рассказы, как он работал мойщиком посуды в кафетерии. Кажется, в одном из заведений Хорна и Хардарта. К жизни относится философски — понимаете? Поесть досыта и иметь пристанище, где можно спать и писать пьесы, — вот какие у него были требования. И в этом вся суть. Он сумел подняться над своим убогим окружением, потому что у него есть тонус — творческий тонус! Это определяет все.