– Доброе утро, сенатор, как ваше самочувствие?
– Как всегда говеное, да и бог с ним. Будь я проклят, если стану принимать обезболивающие. У меня и без них осталось не так много работающих мозговых клеток.
Они принялись болтать о ее переезде в Александрию. Калеб проявлял удивительную для сенатора неспешность. Элеанор не переставала гадать, когда же он объяснит, зачем ее нанял. Наконец она спросила сама.
– Не поговорить ли нам о том, что я буду делать?
– Конечно, почему нет. Что вы хотите делать?
– Я не знаю. Все никак не могу привыкнуть, что я здесь.
– Как насчет должности моего пресс-секретаря?
Элеанор не смогла сдержать хохота. Сначала она вежливо хихикнула, решив, что он пошутил. А затем, когда до нее дошло, что он серьезен, расхохоталась в полный голос.
– Сенатор, вы совершенно рехнулись.
– Видели когда-нибудь один из этих дурацких старых вестернов, в которых злодеи въезжают в город и сразу принимаются палить во все стороны? Они стреляют по окнам, по бочкам с водой и по людям на балконах. Мне всегда казалось, что это ужасно весело. Чего уж, я тут надолго не задержусь, мне многое надо сказать и нужен человек, способный говорить за меня от всей души, а не один из этих специалистов по словесному массажу и бессмысленным звукам. Мы с вами, юная леди, должны проделать несколько дырок в этом проклятом городе, прежде чем моя скачка закончится.
Говоря, Маршалл не мог скрыть сильнейшую боль. Он так разозлился на эту боль и так разволновался, что опрокинул кофе, залив им весь стол.
– Проклятый сукин сын! – завопил он.
Патти выглянула из-за угла и спросила:
– Опять, Ваша Милость?
– Сука, – ответил он, швырнув в нее пропитанным кофе номером «Вашингтон Пост».
Затем лицо его свела судорога, он сложился пополам в кресле, уронил голову на стол и на несколько мгновений застыл в этой позе.
Элеанор в ужасе посмотрела на Патти в поисках подсказки. Патти, казалось, ничего не заметила. Она подмигнула Элеанор и сказала:
– У нас очень чопорный офис.
Пока она устраняла непорядок, Элеанор помогла сенатору перебраться в маленькую комнату для переговоров и усадила в кресло. Обошла стол и уселась напротив него.
Маршалл, нахохлившись, сказал:
– Со всей серьезностью, Элеанор, я думал над вашим назначением долго и напряженно. У меня осталось очень мало времени. Не артрит – моя проблема. Это галопирующий рак костей. У меня есть самое большое три месяца активной жизни.
– О боже, сенатор, мне так жаль.
– Избавьте меня от этого. И зовите меня Калеб.
– Если есть хоть что-то...
– Да. Заткнитесь и секунду послушайте.
– Окей, – сказала Элеанор.
– Я застрял в партии, которую когда-то создали для индивидуалистов, и которая теперь предназначена для того, чтобы их контролировать. Проповедники, мономаньяки и прочие повернутые на контроле психи понятия не имеют, в чем суть Соединенных Штатов. И они победят. Но я свой вклад внесу. Вот он.
На столе лежала переплетенная в кожу книга. На обложке золотом было вытиснено:
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗАВЕЩАНИЕ И ПОСЛЕДНЯЯ ВОЛЯ
СЕН. КАЛЕБА РУЗВЕЛЬТА МАРШАЛЛА
Маршалл дотянулся до книги и пихнул ее через стол в сторону Элеанор. Она успела поймать ее до того, как книга плюхнулась ей на колени.
– У меня, разумеется, есть пресс-секретарь, – сказал Маршалл. – А у него в подчинении целая толпа пресс-агентов, черт их побери. Я продолжу использовать их для оглашения дежурных заявлений и для связи с местными говорящими головами. Я хочу, чтобы вы работали вот над этим и ждали звонка.
– Сенатор, я думала, вы собирались похоронить меня где-нибудь в дальнем углу своей администрации.
– Ну а я не собирался.
– Но ваши избиратели вас возненавидят.
– Элеанор, мне насрать. Принимайтесь за работу.
Элеанор унесла книгу в соседний кабинет, маленький, но удобный, с видом на Капитолий. Патти уже суетилась здесь, нанося последние штрихи. Барахло Элеанор успели привезти и распаковать. Ее личные вещи выглядели в этом величественном здании убого.
Патти шмыгала носом.
– Я люблю старика, Элеанор, – сказала она. – Он самый достойный человек в этом городе, и он умирает.
– Как много народу знает об этом?
– Почти весь Холм.
Элеанор села в кожаное кресло за огромный деревянный стол и поглядела на стены, украшенные предметами искусства хопи и навахо. На одном углу стола стояла фотография ее детей, а на другом – дюжина роз от Рея дель Валле с запиской: «Снеси их, тигрица».
Не успела она раскрыть книгу сенатора, зазвонил телефон. Это была Патти.
– С вами хочет поговорить доктор Хантер П. Лоуренс, Элеанор.