Максимум, что Огл мог сделать – это собрать четырех самых лучших из известных ему людей – то есть выглядевших на экране эффектнее всех прочих – посадить их рядком перед камерами и замерить реакцию зрителей. Разумеется, пришлось задействовать модератора, чтобы задавать им вопросы. Сами по себе вопросы не имели значения, так же, как и ответы. Требовалось было только снять их лица и записать голоса. Самой же сложной частью задачи оставалась интерпретация данных. Потому что чем глубже он погружался в это дело, тем больше причудливых нюансов обнаруживал в умах СОР-100.
Мэй Хантер сидела недалеко от берега Гудзона, красила губы и любовалась закатом над Нью-Джерси. Она обнаружила эту помаду сегодня днем в мусорном ведре женской уборной в Публичной библиотеке Нью-Йорка и сочла ее оттенок подходящим. Помада была классная и совершенно новая; какая-то ветреная бабенка прикупила ее, должно быть, где-нибудь на Пятой Авеню, заскочила в библиотеку, чтобы подмазаться, и решила, что при обычном освещении она не так уж и хороша.
Мэй Хантер восхищалась этой решительностью, способностью выкинуть совершенно новую помаду только из-за неправильного оттенка. Большинство женщин донесли бы ее своего туалетного столика, где бы она и простояла следующие двадцать лет. Но здесь, в Нью-Йорке, каких только людей не встретишь. У здешнего народа стандарты повыше. В них нет этой всеобщей готовности терпеть несовершенство. Помада, определенно, была выброшена женщиной не из простых.
Мэй находила множество интересных вещей в уборных Нью-Йоркской Публичной. В здание не разрешали проносить еду, поэтому мусорные ведра были чистые. Кроме бумаги в них практически ничего и не было, так что все хорошее, вроде этой помады, сразу бросалось в глаза.
Мэй Хантер проводила в библиотеке очень много времени, поскольку у нее не было работы, семьи или дома, которые могли бы отвлечь ее от главной жизненной миссии, заключающейся в изощрении интеллекта. Последние несколько месяцев она прорабатывала «Упадок и разрушение Римской империи» Гиббона, добравшись до середины пятого тома из семи.
Чтение занимало самое важное место в ее жизни. Через полтора года после смерти мужа она обнаружила, что вполне способна спать на улице и питаться из мусорных баков. Она преодолела неуверенность и страх. Ее дважды насиловали – она справилась и с этим. А вот невежество приводило ее в ярость. Все эти люди вокруг, ночующие в парках, клянчащие милостыню у Портового управления, вписывающиеся в ужасные приюты для бездомных – ни один из них даже не пытался как-то развивать свой ум. В Нью-Йорке нельзя было пройти и десяти шагов, не наткнувшись на валяющийся на мостовой экземпляр «Нью-Йорк Таймс», лучшей газеты в мире – и никто из них не удосуживался его подобрать. Как бывшего учителя начальной школы это ее по-настоящему бесило. Так много интеллектуальной мощи, потраченной зря.
Другой вещью, вызывающей ее неодобрение, была неспособность людей следить за собой, и потому помаду она постаралась наложить как можно аккуратнее. Покончив с этим, она нашла местечко поудобнее и устроилась у основания невысокой насыпи с торчащими поверху редкими кустиками.
Раздавшаяся неподалеку музыка заставила ее подпрыгнуть. Кто-то включил транзистор в кустах у нее за ее спиной.
– Эй! – сказала она. – Есть тут кто-нибудь?
Никто не отозвался.
Стемнело уже прилично. Она встала и всмотрелась в кусты.
– Эй!
Музыка затихла и сменилась голосом ведущего.
– В рамках Общенационального Межгородского Собрания четыре претендента на пост вице-президента обсуждают проблемы...
Она была почти уверена, что в кустах никого нет. Она прошлась взад-вперед перед ними, вглядываясь в просветы между ветвями. Что-то там светилось. Как будто крохотный телевизор. И никого рядом. Она обнаружила своего рода проход сквозь заросли – как будто кто-то пробежал сквозь них, придавив ветви. Она пробралась по нему и подобрала источник звука и света: часы Дика Трейси.
Она задумалась, стоит ли их брать. Их явно украли и бросили тут, и вор мог еще вернуться за ними.
Она посмотрела на экран. Он оказывал телепрограмму: дебаты с участием четырех человек, которые метили в вице-президенты при Уильяме Коззано. Ведущий представлял их по очереди, и они кивали камерам.
– Брендон Ф. Дойл, бывший конгрессмен от Массачусетса, сейчас занимает должность в Университете Джорджтауна, – это был симпатичный мужчина ближе к пятидесяти, но выглядящий моложе своих лет. Дойл кивнул и улыбнулся в камеру, не разжимая губ. Он ей не понравился.