— Ледовая обстановка в их районе иная, чем на нашем берегу, — вмешался в разговор метеоролог. — У нас было бы так, если бы не внезапное похолодание.
— Расстояние вроде бы небольшое, — задумчиво произнес Метелица, — и вдруг такая разница в климате.
— Вообще на Аляске на тех же широтах средние температуры намного выше, чем на Чукотке, — продолжал метеоролог. — Масса теплого воздуха, возникающая над Тихим океаном, благодаря вращению Земли смещается на Американский материк.
— Интересно, — проронил Метелица. — А как у них дела на опоре?
Изображение на телевизионном экране сменилось, и возникла понятная пока лишь специалисту конструкция, поражающая своими размерами.
— Что это такое? — удивился Метелица.
На высоте нескольких десятков метров на ветру трепетал большой транспарант с большими надписями на русском и английском языках: «ВЫЗЫВАЕМ НА СОЦИАЛИСТИЧЕСКО-КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЕ СОРЕВНОВАНИЕ СТРОИТЕЛЕЙ СОВЕТСКОЙ ЧАСТИ ИНТЕРКОНТИНЕНТАЛЬНОГО МОСТА!»
Сергей Иванович Метелица потянулся к видеофону и вызвал Хью Дугласа.
— Что это за плакат? — хмуро спросил он.
Дуглас озорно улыбался.
— Не нравится?
— Мы же договорились, — уже мягче, с укоризной, звучащей как просьба, произнес Метелица. — Никаких соревнований, никакой конкуренции, попыток тайком или явно обогнать друг друга… Главное — это полное согласование, точное выдерживание сроков.
— Это же шутка, мистер Метелица! — воскликнул Хью Дуглас. — Кстати, наши сейсмографы зарегистрировали ваши подводные взрывы.
— Надеюсь, они вас не побеспокоили? — спросил Метелица.
— Очень деликатная работа, — с похвалой сказал Дуглас. — А нам вот придется дополнительно укреплять платформу, чтобы не снесло напирающим льдом, и начнем взрывные работы чуть позже. Ну один из них, на Малом Диомиде, наверное, будет слышен и у вас…
Метелица и Дуглас практически не прерывали связи. Особенно в первые дни, когда на строительстве по-настоящему начались работы. И хоть существовала строгая договоренность о том, чтобы избегать соревнования, могущего повредить делу, внутреннее соперничество у руководителей стройки все же было.
— Что же касается плаката, то примите это как шутку, как средство придать бодрость работающим на высоте в этот чертовский холод и ветер, — сказал на прощание Хью Дуглас.
Световое время в Беринговом проливе заметно убывало с каждым днем. Ожидался запуск спутника, который по команде с Земли в нужное время будет освещать район строительства, охватывая ограниченный участок, где непосредственно идут работы. В свое время жители Севера пробовали осветить полярную ночь, но потом наотрез отказались от искусственного зимнего дня, предпочитая переживать естественную полярную ночь так, как привыкли.
Метелица собрался уже уходить, чтобы сесть на вертостат, идущий на мыс Дежнева, как вдруг услышал:
— Сергей Иванович! Уэлен срочно вызывает!
Когда он увидел на цветном видеоэкране искаженное, почти неузнаваемое лицо Ивана Теина, тревожное предчувствие беды захлестнуло сознание, затемнило рассудок, и он почти не слышал, что тот говорил. Напрягаясь физически, он заставлял себя вслушиваться в отрывистые, неуклюжие и остро ранящие слова:
— Какая-то непонятная волна, будто далекое землетрясение… Лед разломало, и Глеб исчез… Исчез и больше не появился, сколько мы ни искали…
Вдруг выплыло в памяти давнее детское воспоминание, как учился плавать, как тонул в речке Оредеж в Сиверской под Ленинградом. Страшное ощущение наваливающейся со всех сторон темной стены воды, льющейся в рот, в уши, застилающей глаза, и маленький отблеск разума, вспыхивающий гаснущими искрами над водой, уже вне погружающегося в темную пучину тела. И сознание всепоглощающего ужаса…
Вот что пережил Глеб, прежде чем сознание навсегда покинуло его.
Все, кто был рядом, слышали сообщение.
Руководитель работ уже отдавал какие-то распоряжения.
— Взрывы приостановили? — коротко спросил Метелица.
— Да, — услышал он в ответ.
— А теперь оставьте меня одного, — попросил он.
Метелица сидел некоторое время перед отключенными, словно внезапно ослепшими экранами, полуприкрыв глаза, мучительно переживая заново известие, вспоминая, воссоздавая в памяти облик Глеба.
Как он мечтал передать внуку свой, почти столетний опыт, как он радовался тому, что есть человек, который пронесет в далекое будущее его гены, его мысли и даже какую-то часть его облика! И это было не тщеславие, не тоска по несбыточному бессмертию, а что-то другое, более возвышенное, какая-то странно светлая радость от мысли, что есть твой луч, который не затеряется в грядущем, вольется в общий свет ликующего в мире и созидании человечества.