- Почему же вы решили начать с каких-то мизерных сопротивлений?
- Потому что Левка - мой товарищ... бывший.
- Вы хоть с самим Махаевым беседовали на эту тему?
- Без толку. Он говорит: "С каких это пор ты милиционером стал?"
- А вы?
- А я говорю: "С тех пор, как ты стал вором!"
- А дальше?
- Дальше произошел, как выразился один ваш коллега, "обмен мнениями при помощи жестов"...
- То есть?
- Он мне врезал... Ну и я ему навесил. В общем, производственный конфликт. В курилке разводить дебаты больше не намерен. А то у нас там прямо какой-то английский клуб образовался. Посидишь, послушаешь - умные мужики, рассуждают откровенно. А на собрании молчат, при начальстве им неудобно... Но ведь мы же не гости, а директор не хозяин. Интересы одни, а договориться не можем. Я долго не хотел вылезать с этим делом. Но вот решился.
- А вдруг вас назовут доносчиком?
- Если скажу при всех, не назовут. В общем, приходите... А сейчас будем закругляться.
- Нельзя, редактор торопит. Давайте в темпе. Вот вы сказали: "Я хозяин завода". Всегда так было? Это врожденное?
- Сначала являлся на восемь часов. Переоденусь по звонку - ив спортзал, на танцы, к приятелям. А потом научился работать и полюбил завод. Но окончательно убедил меня а том, что я хозяин завода, один капиталист. В составе шведской делегации побывал у нас на заводе Густав Эриксон, внук бывшего владельца. И вот меня с ним познакомили. Парень оказался ничего. Простой, общительный. На всех станках умеет работать. Нашим бы технологам так. Я даже удивился, капиталист все-таки... По-русски говорит, как мы с вами. Я-то в языках не силен. Рассказывал швед, как у него дело поставлено: порядок, четкость, ритм...
- Вы заметили отдельные преимущества западной системы?
- Система тут ни при чем. Дело в организации производства. Если верить Эриксону, то производство у них организовано бесподобно. Никакого бюрократизма, штурмовщины, простоев. Все четко, рационально, каждый винтик на месте. Условия труда отличные: вентиляция, душ, чистота. Если швед не загибает, конечно. Но не думаю... И заработки высокие. Только вот что получается. Человек на заводах Эриксона - рабочий и больше никто, механическая сила, инструмент. Между прочим, он этого даже не скрывал: "Я забочусь о станках и о людях. Станки должны быть в исправности, а люди в довольстве". Но человеку мало быть сытым. Он, представьте себе, хочет быть героем. Чтобы о нем стихи писали. Шведские рабочие, казалось бы, имеют все, а на душе у них тошно. Недаром говорят, что в Швеции такая мода - газом травиться...
- То есть вы хотите сказать, что победа техники куплена ценой моральной деградации?
- По-научному - так.
- Но ведь и за голую идею никто работать не станет. Один моральный стимул...
- Я ведь не сказал - только моральный стимул. Надо сочетать...
- Звонок?
- Да, кончился обед.
- Но я же ничего не успел!
- Изложите все как есть, раз уж это необходимо.
- Чем больше узнаешь, тем труднее вникать... Когда я был студентом, явился как-то раз к профессору на консультацию. А он зачет принимает. Название темы на доске "Образ лишнего человека в русской литературе". Двадцать гавриков строчат, не поднимая головы. Профессор меня и спрашивает:
"Сколько бы вам понадобилось времени, чтобы осветить эту тему?" Я отвечаю: "Дней пять". "Ну вот,- говорит профессор,- вы бы управились за пять дней, мне двух пет мало, а им трех часов достаточно".
- Поучительная история.
- Может, вы напоследок скажете о себе что-нибудь героическое?
- Ей-богу, нечего рассказать. Я бы с удовольствием. Хотя отчего же, лет десять назад я полгода жил в одной комнате с Витей Штерном, который учился играть на тромбоне...
- Я серьезно спрашиваю,
- Кроме шуток, не знаю. Приходите на собрание. Героев полный зал. В четыре пятнадцать начало. Знаете, где наш красный уголок?
- Найду.
...Посреди заводского двора разбит квадратный сквер с фонтаном, английскими стрижеными кустами и клумбами по углам.
По территории завода снуют электрокары, громыхает автопогрузчик, волоча за собой металлический трос с крючком.
В стену административного корпуса вделана блестящая латунная доска с надписью: "Здесь хранится письмо комсомольцам 2018 года. Вскрыть в день столетия комсомола".
Газетчик обогнул котельную с круглой кирпичной трубой, и перед ним выросла громада нового недостроенного корпуса. Квадратные стекла его были в мелу. Над стенами возвышался подъемный кран.
Корреспондент поднялся в редакцию. Застарелый запах табака и клея. Столы завалены бумагами, подшивками старых газет, фотографиями. Под листами макета чернеет громоздкий остов "Ундервуда". В шкафу под стеклом золотятся тисненые корешки энциклопедии. Бледно-зеленые обои испещрены номерами телефонов. На календаре алеет воскресенье...
Рита кричит в трубку:
- Как фамилия? Баскаков или Басманов? Говори по буквам: Банионис, Авдюшко, Сорди, Миронов... Шеф курит, роняя пепел на газетные бланки. Фотограф Камчаткин раскладывает на батарее мокрые, покоробившиеся снимки.
- Отличный кадр,- сказал он вновь вошедшему,- лицо и руки детально проработаны, а весь технический фон как бы в тумане...
- Хороший снимок,- подтвердил корреспондент.
- Ты держишь его вверх ногами! - обиделся Камчаткин.
- Черт возьми! - крикнул шеф.- Кто утащил мои ножницы? Чем я теперь буду создавать передовицы? - Он заметил в дверях корреспондента.- Ну как, есть что-нибудь в блокноте? Учти, к среде ты должен выдать двести строк.
- Я постараюсь закончить к среде,- ответил он.- Тут сегодня в красном уголке собрание, я бы хотел присутствовать. И вообще мне надо подумать...