А человек запер дверь и потом, этак поигрывая ножом, сообщил:
— Ну вот что, красавчик, ты попал. Я — виртуоз смерти, так что мы с тобой сегодня здорово развлечемся. И не надейся, что выйдешь отсюда живым — я вас, извращенцев, живыми не выпускаю.
Я думаю — вот же анекдот! Как я попал-то удачно! Удивительно, какой в его крови коктейль был роскошный! Облизнуться захотелось — я и облизнулся.
— Нервничаешь? — спрашивает. Хотя сам, очевидно, нервничает со страшной силой.
— Что ты, — говорю, — дружище. Как можно. Я, дорогой, тоже думаю, что мы сегодня изрядно развлечемся. Только ты слегка ошибся. Это, видишь ли, я — виртуоз смерти. Поэтому убивать мы будем тебя.
Он захохотал и ринулся на меня. Крупный был, однако кое-чего не учел: буйвол тоже тварь крупная, но небольшого леопарда в одиночку атаковать не рискует без крайней нужды. Я гораздо сильнее, быстрее, и опыта у меня уже не занимать — заламывать всяких разных. Во время гражданской войны меня пятеро немелких удержать не могли.
Я от него сперва побегал. Он все-таки был обычный горожанин, скоренько начал выдыхаться. Вот тогда мы и порезвились. Я его зафиксировал теми самыми цепями, а потом ходил, его барахло рассматривал и предполагал, как оно может использоваться. И клыки показал. И ещё кое-что. Этот наш орган… биологам я назвал его «жалом» — тот, с помощью которого я питаюсь, собственно. Конечно, на самом деле, никакое это не жало, просто нашим слово нравится. В действительности это верхняя часть глотки, узкая мускульная трубочка со скошенным острием на конце. Не хоботком же называть! У комаров такое дело в обиходе тоже называют жалом, но моё — куда внушительнее. Для человека — необычно выглядит, даже очень. Так что бедняжка-маньяк много чего понял — через некоторое время обливался потом и скулил, он, похоже, это хорошо себе представлял — а я сидел на драном диванчике в старых кровавых пятнах, чистил ногти его ножиком и беседовал о тех, кого он тут под полом закопал…
Разумеется, я этими его штуковинами пачкаться не стал. Всего-навсего выпил его коктейльчик — но не сразу, как обычно, а не торопясь, в три захода. Он крупный был, а мне, чтобы насытиться, нужно крови литра три-четыре. Обычно тянешь сразу, чтобы добыча умерла быстрее, не дергалась и не мучилась — но не в данном случае. Под конец уже чистый адреналин шел, да еще с интересными примесями.
Потом я ключик у него из кармашка вынул, дверь отпер и удалился. А его так и оставил на цепях, с красивым прокусом на горле и дырой в сонной артерии. Очень хотелось пошутить, написать кровью на стеночке «Привет дилетанту смерти от виртуоза смерти», но подумал, что не стоит совсем уж ребячиться.
Это мой первый маньяк был. Я никогда не думал, что сумасшедшие такие вкусные. Потом, в веселом расположении духа и когда везло, любил их выслеживать. Постепенно узнал, где они ошиваются и чем отличаются. Про меня в дешёвых газетах много писали. Называли «Убийцей убийц», очень впечатлялись. Особенно когда их жандармы несколько лет искали одного там, который у человеческих детей куски вырезал и съедал — а я на него наткнулся случайно и разделал, как праздничный ужин. И стрелочку на стенке нарисовал, направленную на тайник, где псих свои трофеи держал, чтоб сыскари порадовались. Большой шум был, и в газетах, и по телевидению. Смешные гипотезы строили, я развлекался и ни о чём дурном не думал. Привык, что стадные власти либо мной не интересуются, либо не верят в меня, и не особо осторожничал.
Да если даже, думаю, бывало, они, паче чаянья, меня и выследят — чем это грозит? Запереть себя в клетку я больше не дам. Ну, стрелять будут — но, опять же, я уже не буду стоять и ждать, когда они меня продырявят. Я могу очень быстро двигаться. А если и оцарапают — не велика беда. В крайнем случае, на некоторое время свалю из этого города в другой, и как-нибудь все устроится. Стадо по-прежнему морочится на документах, но теперь это стало просто и легко, только каналы знать надо.
Хотя я, конечно, блюл территориальные традиции, и любил Хэчвурт, и было приятно жить неподалеку от Мириам, надеясь снова встретиться, и нравилось сотрудничать с издательством. Тогда как раз вошли в моду истории про моих сородичей, муть, конечно, голубая, глупая, страшная и слезливая, да еще и суеверная — но я все равно начал шикарный сериал «Крик в темноте», из чистого принципа. Там речь шла про вампира, очень, конечно, такого мистичного, встающего из гроба — и про то, как он дружит с человеком. Я этот комикс посвятил своему учителю, мэтру Бонифатио, о котором изрядно скучал иногда, но герой у меня был композитор, страшно религиозный. И они с вампиром иногда там вели забавные беседы про мораль, чего, по-настоящему, у меня, конечно, не было никогда, а потом композитор влюбляется в женщину, которую вампир прикинул в добычу. Ну и у него всякие там душевные коллизии, вроде того, сдать ли товарища инквизиторам из страха за подругу — все такое. Сентиментально вышло, но симпатично. Композитора я рисовал с того маленького флейтиста, которого жалел потом, а вампира облизал, как смог, сделал ему одежду совсем не той эпохи, а примодерненную, широченный плащ, высоченные ботфорты, вороные кудри чуть ли не до задницы, медальный профиль и мрачный шарм. И клыки длиной с мизинец, которые не втягиваются в челюсть, а постоянно его украшают, как барса. В общем, с моими сородичами этот герой и рядом не лежал. Это называлось «фэнтази».