Выбрать главу

Улыбка нисколько не украсила его физиономию. Даже если б он и не лыбился так глумливо, симпатичной ее никак не назовешь: несмотря на юный возраст, у Сереги отсутствовала половина зубов, а вторая половина выглядела так паршиво, что любой стоматолог мгновенно бы хлопнулся в обморок.

– Здравствуйте, – сказала я громко, Кузя сел копилкой и на всякий случай зарычал.

– Привет, – недружно ответили мне, гитарист прекратил свой сольный номер, а Упырь презрительно сплюнул себе под ноги.

– Сергей, мне с тобой поговорить надо, – сказала я как можно спокойнее. Упырь хмыкнул, посмотрел на приятелей, кивнул и ответил лениво:

– Ну, говори.

– Ко мне племянник на каникулы приехал…

– А мне по фигу…

– Может, я договорю, а ты дослушаешь? Ты у него фотографию отобрал. Тебе она совершенно не нужна, а мальчишка переживает. Пожалуйста, верни фотографию и оставь Сеньку в покое.

– Я к твоему Сеньке не приставал, сам нарывается.

– Конечно, раз ты ему фотографию не отдаешь.

– И не отдам. Я ее в сортире повесил… – Он еще кое-что присовокупил, отчего пес заметно смутился, а я, вздохнув, сказала:

– Значит, не вернешь?

– Не-а. Сеньке своему скажи: пусть со двора нос не высовывает, не то худо будет…

Я на минуту задумалась.

– У тебя когда срок кончается, через месяц? – полюбопытствовала я.

Серега насторожился, но, взглянув на дружков, сказал вызывающе:

– А чего тебе мой срок?

– За месяц много чего случиться может. Я бы на твоем месте вела себя скромнее.

– А ты меня не пугай…

– Я тебя не пугаю, я объясняю. В месяце тридцать дней, а ты на дню по пять раз отмачиваешь шуточки, за которые по головке не гладят. Тридцать на пять – это много, на одной из этих шуток я тебя поймаю, и мы простимся года на три как минимум, а мой Сенька пока и вправду во дворе посидит.

– Да пошла ты… – зло фыркнул Серега, но по всему было видно, что кое-какое впечатление моя речь на него произвела.

– Уже ухожу. Пойдем, Кузя, – кивнула я собаке и добавила: – А то блох подцепишь. А тебя, Упырик, я предупредила. Не оставишь Сеньку в покое – суши сухари.

Вдогонку мне понеслись презрительные вопли, правда не очень громкие, особо хамить мне местная шпана опасалась. В общем, как я и предполагала, наш поход ни к чему хорошему не привел. Было совершенно ясно: добром Серега фотографию не вернет, Сенька не отступит, значит, быть ему битым, а я отвечаю за парня перед его родителями, следовательно, необходимо что-то придумать, чтобы эту сказку про белого бычка прекратить.

Возвращались мы молча, я – потому что напряженно мыслила, Кузя – потому что уважал чужое желание подумать. Пройдя мимо ЖКО, я взглянула на часы: без двух минут три. Самое время наведаться к участковому. Кабинет его размещался как раз в ЖКО, только имел отдельный вход с торца. Туда мы с Кузей и направились.

На скамейке возле крылечка с металлическим козырьком сидели Петрович и молодой мужчина в милицейской форме. В нем я без труда узнала Андрюшку Коломейцева. С момента нашей последней встречи он стал выше и упитаннее, но в остальном мало изменился: оттопыренные уши, веснушки, курносый нос и румянец во всю щеку. Завидев меня, новый участковый поднялся, надел фуражку, которая до той поры лежала на скамейке, и попытался придать себе вид бравого вояки, втянув с этой целью живот и расправив плечи. И я и он знали, что долго так ему не продержаться, но Андрюха старался изо всех сил, а я за труды наградила его своей лучшей улыбкой.

Петрович торопливо затушил сигарету, вскочил, чертыхнулся, вспомнив о больном колене, и сказал:

– Ну вот, знакомить вас не надо.

– Здравствуйте, Дарья Сергеевна, – кивнул Андрюха и даже взял под козырек, правда, тут же смягчил официальное приветствие застенчивой улыбкой.

Надо сказать, милиция в родном районе меня уважала. Дело в том, что несколько лет назад я прославилась на весь город, поймав маньяка. Этот самый маньяк терроризировал население в течение года. Когда нападению подверглась шестая по счету девушка, многие предлагали ввести в городе чрезвычайное положение. Население охватила настоящая паника, а милиция буквально сбилась с ног. Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы в один из вечеров, возвращаясь со стадиона после обычной пробежки, я не повстречалась с маньяком в том самом парке, который теперь облюбовал Упырь. Я шла мимо фонтана, когда некто весьма зловеще зашептал, ухватив мою шею одной рукой и приставив к груди нож другой: «Здравствуй, красавица», – после чего я наглядно продемонстрировала, что художественная гимнастика – это не только прыжки с ленточкой, но еще и хорошая физическая подготовка. В результате маньяк был доставлен мною в районное отделение милиции, связанный прыгалками. На них я и вела его, чтоб не сбежал по дороге. Впрочем, попыток сбежать он даже не предпринимал, загрустил, потом захихикал и стал симулировать сумасшествие, хотя я его сразу предупредила: стараешься, мол, зря, по мне хоть смейся, хоть плачь, но в милицию я тебя непременно определю. Маньяк, который, ко всеобщему изумлению, оказался заслуженным работником искусств и руководителем хора ветеранов при областном Дворце культуры, во всем покаялся, граждане вздохнули с облегчением, а я удостоилась похвалы и хрустального сосуда неопределенного назначения с дарственной надписью «Дарье Агафоновой от сотрудников УГРО Октябрьского района». Сосуд был выставлен мною на самом видном месте в гостиной. Доступ к нему был открыт (он стоял на специальной подставке), и оттого сосуд часто пылился, я ежедневно натирала его до блеска, чтобы награда выглядела достойно, и в конце концов буковки стерлись. Теперь, разглядывая его на свет, прочитать при некоторой сноровке можно было два слова «… Агафон… сотрудник…». Чтобы лишний раз себя не травмировать, я убрала сосуд в шкаф и больше никому его не показывала.

Боль об утраченной надписи внезапно кольнула сердце, когда я пожимала руку новому участковому.

– Чего ж, в кабинет пойдем или, может, на свежем воздухе? – спросил Петрович и маятно вздохнул, в роли пенсионера он чувствовал себя неловко.

– Лучше здесь, – сказала я и устроилась на скамейке.

– Ваша собака? – улыбаясь, спросил Андрей, протянул Кузе руку с намерением погладить его, но в последний момент передумал.

– Он не кусается, – успокоила я. – Пес общий, дворовый. А мы с ним друзья.

– Хорошая собачка, – осмелел участковый и погладил Кузю. – Как звать?

– Кузя.

Петрович извлек из кармана спортивных штанов кусок сахара, подул на него со всех сторон и сунул Кузе.

– На-ка сахарку. Вот ведь, псина, а сладкое любит, точно дите малое.

– Я тоже сладкое люблю, – сказал Андрей и смутился. Мы переглянулись с Петровичем и дружно вздохнули, а Андрей покраснел.

– Андрей Петрович, – с большим усердием покашляв пару минут, начал бывший участковый, участливо косясь на нынешнего. – Упырь вконец обнаглел. Вон и Дарья Сергеевна на него жалуется. Племянника ее избил, отнял фотографию. Надо с ним что-то делать.

– Ага… – нерешительно кивнул Андрей и, покраснев еще больше, спросил: – А кто такой этот Упырь?

– Серега Клюквин, – подсказала я. – Весь район от него стонет.

– Проведу беседу.

– Только что, – нахмурилась я, а Андрюха приоткрыл рот, да так и замер, а мне пришлось пояснить: – Беседу я с ним только что проводила. По-моему, плевать ему на наши беседы.

– Плевать, – убежденно кивнул Петрович. – Сажать его надо. – Взглянул на меня, нахмурился и заметил не без злорадства: – Еще три года назад…

– Ну, посадили бы его три года назад на пару лет, – отмахнулась я, – он бы уже вышел и так же нервы трепал. Дело-то не в этом.