– Не смей!
К концу речи Альберт понял, что его глаза увлажнились, и отвернулся. Он император, чтобы ни случилось, у него нет права плакать на глазах у своих подданных.
– Не смей говорить так, будто прощаешься навсегда! Месяца через два мы встретимся вновь. И только попробуй не успеть к коронации! Доброго пути, Эймери! Пойдем, Адриан.
Так и не бросив последний взгляд на своего телохранителя, молодой император твердой походкой вышел из комнаты.
Весь день пошел кувырком. На уроке истории он умудрился перепутать события Столетней войны и завоевания Нордландии, на занятиях магией не смог сбросить наведенную иллюзию, а на фехтовании едва не оказался убит собственным телохранителем. Впрочем, в последнем вины Альберта не было: юный Гловер из-за неопытности плохо определял уровень противника и всегда сражался всерьез. Новоявленного императора спасло только то, что мечи в их руках были учебные. Однако страшный на вид лиловый синяк в районе печени он все же получил, из-за чего пришлось отменить очередную аудиенцию с послами Империи Востока.
В свою комнату Альберт вернулся очень уставшим и весьма недовольным собой. Даже вертящийся под ногами Ичиро не смог улучшить настроения юноши. Он считал, что раз уж теперь отвечает за целых две империи, его эмоции не должны влиять на работу. На словах это звучало просто, но на деле все оказалось куда сложнее.
Подумав, молодой монарх решил доверить свои чувства бумаге. До того времени, как в его комнату должен прийти Адальберт и потушить свет, оставалось около часа. Достав тонкую, бархатистую на ощупь бумагу, юноша обмакнул перо в чернила и принялся письмо.
“Дорогой старший брат!
Прошло уже две недели с тех пор, как я написал тебе последнее письмо. Во дворце обстановка, как всегда, тревожная, но к этому я давно привык. Послы из Империи Востока не могут понять, что от них хотят; сэр Эван Бальдур пытается оспорить мои решения, а простые подданные все ждут, когда же продолжатся военные действия. От вести об объединении счастлив только граф Итанийский: он откуда-то прознал, что в Кара, помимо жен, официально разрешено иметь наложниц. И решил, что раз уж мы с восточниками теперь будем жить в одном государстве, то и наши традиции станут общими. По словам моего регента, Его Сиятельство уже мысленно в своем прекрасном будущем, где у него особняк в Сяолине и десять красивейших девушек двух империй, трепетно ждущих его возращения домой. Остается только пожелать ему удачи. Ведь даже я знаю, что женщины вовсе не являются ангелами во плоти, как считает лорд Итанийский.
Сегодня я...”
Альберт задумался и случайно поставил кляксу. Он хотел написать о своем прощании с Эймери. Его телохранитель был единственным человеком, который оставался рядом с ним на протяжении восьми лет практически ежедневно. Он был больше, чем слугой. Молодой монарх не хотел даже думать, что в Сигурё что-то может пойти не так. Поэтому, выбросив из головы лишние мысли, он зачеркнул последние два слова и написал совсем не о том, что его сейчас волновало.
“Вчера я впервые за долгое время поговорил со своим другом детства. Его зовут Джакомо, он сын маркиза Севоллы и единственный из придворных аристократов, кто не отвернулся от меня, когда родился Роланд. Практически все окружающие меня люди считают, что он почти так же глуп, как и его отец. Пожалуй, я едва ли не единственный, кто знает, что он просто не обладает столь же прекрасным актерским талантом, какой имеет Тамарро Севолла.
Маркиз человек сложный, по-настоящему сложный. На Совете Лордов, балах и официальных церемониях он выглядит полным дураком, который если не спит, то постоянно что-то ест, а когда открывает рот, на свет рождается неведомое доселе доказательство ничтожности человеческого разума. Неудивительно, что общественное мнение весьма единодушно в оценке его личности. Однако, как близкому другу Джакомо, мне известна другая сторона сеньора Тамарро.