Она держалась очень спокойно, пристально глядя на него, но он еще не совсем закончил.
— Я говорю тебе все это не потому, что, обжегшись из-за Шандры, все еще зализываю свои раны. Здесь и сейчас, в этом разговоре, поскольку я уже увяз во все по уши, речь идет о том, что я показал тебе честную реакцию на что-то, ты ее пропустила через себя и не поделилась своими чувствами. Я выглядел расстроенным, потому что это меня расстроило. Жизнь слишком часто наносит удары. Но, в конце концов, вы с Адди и Бруксом — родня, и ты всегда будешь рядом с ними, и я бы не хотел, чтобы было иначе. И мне выпала честь пройти этот пусть вместе с тобой.
— Джонни, — прошептала Иззи, теперь в ее глазах стояло удивление, как и в глазах ее сестры этим утром.
Только это зрелище было намного слаще.
И все же.
— Теперь объясни про «твой уговор», — потребовал Джонни.
Удивление начало отступать, вместо него снова накатывала паника.
— Это твой уговор, и, как я уже сказала, иногда мне нужно пространство, чтобы разобраться во всем, — объяснила она.
— Так ты думаешь, что если не говорить со мной об этом, продолжая одной вариться в своих мыслях, все закончится хорошо?
— Да, — не задумываясь, ответила она.
Совершенно неправдоподобно.
— Хочешь сказать, что решила бы все сама, — уточнил он с явным скептицизмом.
— Я хочу сказать, что, в конце концов, поговорила бы с тобой, когда была бы готова.
— Уверена? — настаивал он.
— С чего бы мне не быть уверенной?
— Детка, женщины изводят себя мыслями.
— Они не изводят себя, а пытаются разобраться.
— Разные слова, но одно и то же значение, — ответил он.
— Неправда.
— Значит, зная, что у тебя что-то на уме, я должен держать рот на замке, хотя вижу, что тебя что-то беспокоит, и теряться в догадках, что это может быть или как это может повлиять на меня, на нас, и ждать, когда ты мне об этом расскажешь?
— Прозвучало не слишком хорошо, — пробормотала она.
— Потому что так и есть, Элиза.
— Неправда.
— Ты только что набросилась на меня.
— Ты слишком напирал.
— Чтобы мы, бл*ть, могли пройти через это и насладиться гребаным сериалом без того, чтобы некий груз давил на нас обоих.
— Я не такая, — парировала она. — Я бы поговорила с тобой. В конце концов, я всегда делюсь своими мыслями, и когда я это делаю, все заканчивается хорошо.
— И ты можешь меня в этом заверить.
— Конечно.
— Ты уверена? — настаивал он.
— Да!
Она снова сорвалась, ее лицо исказилось.
Это выглядело мило.
Но Джонни все равно на это не купился.
— А что, если разбор мыслей пойдет не по-моему, и я не смогу иметь права голоса в этом? — спросил он.
— Все будет по-твоему, — резко ответила она
— Ну, конечно.
— Будет, — выпалила она.
— И я должен в это поверить? — недоверчиво спросил он.
— Да! — снова огрызнулась она.
— Почему? — настаивал он.
— Потому что я влюбляюсь в тебя!
Джонни замер.
В отличие от Иззи.
— Ты — лучшее, что когда-либо со мной случалось, и я не дура. Я не собираюсь все портить, расстраиваясь из-за чего-то и позволяя этому копиться во мне и сводить с ума, прежде чем поговорю с тобой об этом. В смысле… да.
Да?
У Джонни не было времени вдаваться в абсолютную прелесть этого «да».
Он придвинулся к ней, повернулся на бок, соскользнул вниз, обнял ее за талию и притянул к себе.
Затем поцеловал.
Перевернувшись на спину, притянул к себе, желая, чтобы она навалилась на него всем весом, пригвоздила его к кровати.
Иззи захныкала ему в рот, и этот звук, как всегда, устремился к его члену, и Джонни снова перевернул их, оказавшись на ней сверху, придавливая собой настолько сильно, насколько, по его мнению, она могла выдержать, будто хотел оставить в матрасе вмятину в форме ее тела, которая никогда не исчезнет.
Поцелуй начался глубоким и диким и продолжился в том же духе, пока они срывали друг с друга одежду, поглощали плоть друг друга любым способом, которым могли до нее добраться.