Я вздрогнула.
Он поставил кружку с кофе на перила.
— Ты вырубилась, spätzchen, — пробормотал он вместо «доброго утра».
— Я плохо спала последние пару ночей, — объяснила я.
— А прошлой ночью ты хорошо спала?
За день до этого я многое узнала о Джонни Гэмбле.
Я узнала, что он обладал сообразительностью и в остроумии мог сравниться с Адди, часто даже лучше, чем она.
Я узнала, что он не только чистил стойла, но и мыл посуду, наливал напитки без просьб и оказался отличным су-шефом, когда вы готовили.
Я узнала, что он менял памперсы.
Я узнала, что когда его мысли были свободны от необходимости говорить то, что разбивало вам сердце, он был исключительно ласковым и мило поддразнивал, но это еще не все.
Он выражал признательность.
Глазами и выражением лица, иногда прикосновениями, иногда бормотанием показывал и говорил мне, что ему нравится, как я двигаюсь. Ему нравились мои ноги. Мои волосы. Моя задница. Ему нравилось слушать, как я говорю. Нравилось смотреть, как я смеюсь. Как поддразниваю сестру. Ему нравилось наблюдать, как я реагирую, когда она дразнила меня. Нравилось коротенькое платье, которое я надела (мы собирались провести день с Джонни, так что я приложила максимум усилий), с бело-голубым принтом и короткими рукавами.
Ему нравилась я, и он никоим образом этого не скрывал.
На самом деле, я никогда не ощущала восхищения мужчины, направленного на меня так, как это делал Джонни. Случайно, спонтанно, но ясно. Это было частью того, кем он являлся и как он относился ко мне, а не способом достижения того, что он хотел.
После ужина и последовавшей за ним беседы под вино, Джонни привез меня к себе домой, я едва поднялась по лестнице и переступила порог, когда его губы оказались у моей шеи, и он сказал:
— Тащи свою задницу в постель, детка, пока ты не свернулась калачиком на полу и не заснула.
Я сонно повернулась к нему, опустила глаза на его грудь и пробормотала:
— Футболка.
Он снял с себя футболку.
Я сняла платье и лифчик и надела ее.
Потом забралась в его постель и сразу же заснула.
И после дня, который я провела накануне с Адди, Бруксом и Джонни, узнав все это о Джонни, я спала как младенец.
— Я отлично выспалась, — прошептала я.
Он наклонил голову, коснулся моих губ легким поцелуем и отстранился.
— А ты? — спросила я.
— Последние несколько ночей я спал не лучшим образом, так что, да. Хорошо было основательно выспаться.
Я уткнулась носом в его грудь, повернула голову, прижалась к нему щекой и уставилась на отражение солнца в ручье.
По моей икре скользнула шерсть, когда Рейнджер опустился, укладываясь у наших ног.
С возвращением к Джонни на Рейнджера свалилась масса дел, а затем он провел день с новыми собаками, новыми людьми и ребенком.
Казалось, он не скучал по Шандре.
Но как только все уляжется и он поймет, что это его постоянная реальность, он вспомнит об этом.
Я вздохнула.
— Что у тебя на уме? — спросил Джонни, кончики его пальцев лениво обводили полукружье моей ягодицы.
— Ничего.
— Мы не делаем этого, детка, — мягко предостерег он.
Не отрывая щеки от его груди, я откинула голову назад, чтобы поймать его взгляд.
— Не делаем чего? — спросила я.
— Особенно не с таким ухабистым началом, как у нас, — продолжил он.
— О чем ты?
— Тебя что-то беспокоит?
— Нет.
— Ты издала такой звук, будто у тебя что-то на уме.
— Меня ничего не беспокоит.
— И я спросил, что у тебя на уме. Ты ничего не ответила, когда я знаю, что это не так. Мы должны быть откровенными друг с другом, чтобы не создать проблему, из-за которой все может пошатнуться.
Я подняла голову к нему и положила ладонь ему на грудь.
— Я просто думала, что Рейнджер, вероятно, не понимает, что все изменилось, и будет скучать по Шандре, когда поймет.
Его рука стиснула мою попку.
— Значит, ты думала о ней.
— Нет, я думала о Рейнджере.
— И Шандре.
— Ну, вроде того, — согласилась я.
— Не вроде, — парировал он.
— Собаки не умеют разговаривать, как мы, но они могут общаться, и у них есть чувства, и перемены для них тяжелы, как и для любого другого.
— С ним все будет в порядке, — коротко заверил Джонни.
— Я знаю, что будет, — также коротко ответила я.
— Тебе нужно выбросить ее из головы, — приказал он.
Я почувствовала приближение холода и немного оттолкнулась, остановившись только тогда, когда подушечки его пальцев начали впиваться в мою плоть, и возразила: