— Я люблю тебя… — бережно ложу её на фортепиано, и пальчики ног неравномерно зажимают аккорды, создавая некоторое подобие хаотичной музыки… Наклоняюсь над ней, целую уголки губ, поглаживая скулы. Тону в глазах, когда она так смотрит, взаимно, глубоко… Этим глазам не жалко сдаться в плен!
Накрываю губы, с которых срывается тихое, частое дыхание, своими. И мы сливаемся в одно целое… Я ощущаю жар, который она дарит, страсть, с которой отвечает на мою требовательную ласку. Рука скользит вниз, по каждой клеточке чарующего тела, и уже от этого испытываю неземное наслаждение. Когда же пальцы накрывают грудь, и девочка дарит мне мягкий стон, чуть слышный, граничащий с глубоким вздохом, я, как обычно, к чертовой матери теряю голову! Но, в этот раз мне не хочется поддаваться звериным инстинктам… Хочется дарить ей удовольствие, постепенно набирая темп… И когда я успел стать таким романтиком?
Снимаю одежду, по миллиметру оголяя нежную кожу… Она покрывается мурашками, и я тут же снимаю волну прохлады жаркими касаниями языка. О, небо, насколько ты великолепна! Малышка инстинктивно разводит ножки, и моя ладонь нетерпеливо скользит по влажным от желания трусикам. По бедрам проходит лёгкая дрожь, возрастающая с каждым касанием. Через окно вплывает лунный свет, и озаряет лицо любимой… И в этих бликах ее выражение, утонченные очертания, неподдельные эмоции, приобретающие всё новые отливы с каждым моим движением, становятся ещё более прекрасными…
Снимаю шёлковое белье, оно скользит к коленям, по лодыжкам, и остаётся в моей руке. Ложу лоскут сладко пахнущей ткани в карман, и наклоняюсь к ее пульсирующему лону, накрывая центр удовольствия языком. Медленно провожу по кругу, срываю несдержанный стон… Плавно ускоряюсь, и, когда киска изливается для меня вязкой жидкостью, ввожу в тугую дырочку палец, сначала один, затем второй. Проникаю внутрь, снова и снова, быстрее, ещё быстрее… Малышка кричит, поддается вперед, мне навстречу, и, когда стеночки обвивают фаланги с особым давлением, ослабленно падает на крышку инструмента, подрагивая в такт частому дыханию.
Сейчас моё желание уже не сдержать… Расстегиваю ширинку, достаю изнывающий, каменный член, и вхожу в неё, утопая в волнах наслаждения. Проскальзываю внутрь, в узкую влажную щелку, и, о чёрт, эти невероятные ощущения уносят… Кажется, дальше, чем можно осознать ограниченным видом с земли. Наши голоса сливаются в унисон, испарина на телах обдает невыносимым жаром…
Тоненькие пальчики впиваются в кожу через тонкую ткань рубашки. Наверное, останутся следы. Чувствуя эту граничащую с дикостью страсть, отпускаю звериное рычание, и довожу темп до предела… Двигаюсь в ней, неистово, бесконтрольно, пока стоны не переходят в один сплошной протяжный крик… Тогда она снова начинает пульсировать, и ствол обдает обилием горячих выделений. И я улетаю, вместе с ней, ловя один из самых невероятных оргазмов, каждый из которых дарила мне лишь эта певчая птичка… Любимая, сладкая птичка…
Прежде, чем оказаться в моих руках, Канарейка снова задевает клавиши фортепиано щиколоткой… Томное эхо продлевает неуклюжее звучание. И даже этот случайный звук сливается в консонанс с её частотами, создавая представление о некой мелодии, живущей внутри Канарейки… Подумалось, что она — это сама музыка. Даже грустно стало. Сколько людей пытались удержать в руках власть над столь абстрактным волшебством, а я вот, держу. Интересно, на долго ли?
Подхватил малышку на руки, и отнес в кровать, шепча по дороге, насколько она для меня важна… Девочка, и миг, который хочется продлить на вечность…
— Здравствуйте. Хочу забронировать два билета на завтрашний рейс до Италии… Да, на 18:00 вполне подходит. Спасибо…
Неужели, завтра и правда наступит новая жизнь?
Небо, предрекающее счастье
Канарейка
Впопыхах собирая вещи, я думала… Неужели на самом деле сегодня для нас всё станет иначе? Я буду с ним? Мы уедем? Воодушевленная предстоящим перелётом, порхала по комнате, ставшей для меня временным, но незабываемым пристанищем… Эти стены помнят столь многое! Первые страхи, радости и разочарования, связавшие нас с Никитой… С мужчиной, занявшим статус смысла моей жизни! Когда он спросил, готова ли я пожертвовать всем ради того, чтобы остаться рядом, мне даже смешно стало… Разве не видно, что он и есть это самое всё?!
Эти вещи… Ещё тогда казалось удивительным, с какой заботой они подобраны! Не для того, чтобы оголить как можно больший участок тела, не для того, чтобы подчеркнуть выигрышные участки, и скрыть недостатки. Лишь чтобы согреть, создать уют, удобства… И, среди прочих нарядов, в углу верхней полки, до теперь покоилась Его рубашка, которую он дал мне в первый раз, вместо ночной сорочки.