— Думаю, они до сих пор в шоке. Я имею ввиду, как бы ты реагировала на то, что твой сын стал свидетелем резни в магазине. Они думают, что я сейчас в программе защиты свидетелей. Они думают, что их переселили в «безопасное место» и дали новое имя и фамилию, — ссутулившись предполагаю я. — Деньги немного помогли. Я слышал от мамы, что она и Мелани очень рады, что они теперь богаты. Ангелы дали им много наличных денег. Они думают, что все средства поступили от Корпорации Seven-Eleven, что, таким образом, они хотят извиниться за то, что произошло. Там так много наличных, что ни детям, ни детям моей сестры никогда не нужно будет работать.
— Их новые личности означают, что они в безопасности от Альфреда. И это самое важное, — опуская подбородок, говорит Эви, и я вижу, что она снова чувствует вину.
Я хочу пнуть себя за то, что честен с ней. Но для меня очень сложно делать все возможное и при этом оставаться с ней честным. Я чувствую, что сейчас я ближе к ней, чем когда-либо был и в этой жизни, и в любой другой. Пусть у нее ничего нет, она по-прежнему мой лучший друг.
— Как их сейчас зовут?
— Роберт и Ханна Бэкенгем, и их две прекрасные дочери, Саша и Меган, — напоминаю я ей, словно я говорю о двух абсолютно незнакомых мне людях. — Для меня мои сестры всегда будут — Скарлетт и Мелани, — говорю я, словно снова их вижу.
Не в ближайшее время. Не с теми проблемами, которые я могу обрушить на них. Я никогда не появлюсь там, пока не буду уверен в том, что смогу защитить их.
— Ты знаешь где они? — спрашивает Эви.
— В общем-то я и не спрашивал. Так как если я узнаю, то случайно могу и проколоться, — пожимаю я плечами. — Или быть замученным, и выдать информацию кому-нибудь вроде Альфреда. В общем-то я знаю где они, и на данный момент — это очень хорошо. Я знаю их имена, и если уж на то пошло, я смогу их найти.
Эви просто кивает, потому что лучше чем кто-либо знает, как важно сохранить информацию в секрете. Кажется, некоторое время она обдумывает все то, что я ей сказал, тем временем я встаю и обираюсь заняться делом.
— Зефир, у тебя есть мечи? — спрашивает она.
Она выглядела так, словно оценивает мои способности.
— У меня их много. Но я не один из них не привез с собой. У Рида их даже больше чем у меня. Когда дело доходит до таких вещей, он старой школы, — объясняет Зефир.
— Как думаешь, у него есть что-то из того, что знакомо человеку, который жил в девятнадцатом веке в горах? — все еще глядя на меня, спрашивает его Эви.
— Дай подумать, Клеймор в то время еще не вступил в игру, но горцы использовали его больше, чем кто-либо еще. У них была своя конструкция, как, например, — Рассел, — изучая меня, говорит Зефир.
— Думаю, с мечем Расселу было бы привычнее. Есть тот, с которым он бы мог потренироваться? — спрашивает Зефира Эви, и я начинаю понимать, куда она клонит.
— Понял, дай мне минуту, — говорит Зефир, оставляя нас одних.
— Что ты задумала? — поворачиваясь к Эви, спрашиваю я.
— В действительности ничего, но я все думала о том, что ранее ты рассказал не в библиотеке, а твой рассказ о Леандере и Айп. Ты сказал, что ты был солдатом в Хейландсе, — изучая мое лицо, объясняет она. — Я просто подумала, что у тебя уже должна быть определенная подготовка, тебе просто нужно взять его — попробуй поразмыслить как Леандер, и тогда, может быть, ты сможешь вспомнить его смекалку, и она поможет тебе в твоих тренировках.
Когда она это сказала, мое сердце екнуло от радости.
— Так ты веришь мне, — улыбаюсь я, пытаясь не выказывать своего восторга.
— Конечно, я верю тебе. Это видно в твоих глазах — и я вижу это. Только я не знаю, что с этим делать, — отвечает она.
Ей тяжело от всего, что она узнала. Я хочу помочь ей, потому что она уже и так испытала слишком много боли.
— Здесь нечего делать. Это то, что есть — или было то, что было — что угодно. Хочешь знать в чем ирония?
— Я не знаю, в последнее время в моей жизни было слишком много иронии. Смогу ли я справиться с этим? — спрашивает она, пытаясь поддразнивать, но в ее словах слышу что-то, она пытается защитить себя от того, что я могу сказать ей.
— Думаю, да. Когда ты была Айп, на нашей свадьбе, когда мы произнесли наши клятвы, ты сделала мне один подарок. Это был превосходный меч, которым ты некоторое время пользовалась. Рукоять была очень сложным переплетением кельтских узоров, которые выглядели словно путешествовали внутри друг друга, образуя бесконечность.