— Geh dorthin, — прошептала она и толкнула Лихолетова револьвером в грудь. — Schneller [2].
Переводчик тут не требовался. Лихолетов сделал пару шагов спиной, потом развернулся и побрел, куда было велено. Они прошли тем же путем, которым двигался Лихолетов, и вскоре столкнулись с детьми: трое мальчишек выбежали им навстречу. У самого высокого в руках был пистолет. Приглядевшись, Лихолетов узнал оружие Медведя и испытал сложные чувства. Одновременно радость, что командир повержен, а дети уцелели, и отчаяние — ведь это значило, что операция провалилась. Когда же мальчик навел на него дуло и, не дрогнув, выстрелил, все это ушло. Осталось только удивление, негодование. Страх. И обжигающая боль в левом плече. Быстро и профессионально сбросив пустую гильзу, мальчик снова выстрелил, но на этот раз вместо грохота раздался лишь сухой треск осечки. Тогда мальчик вытащил из-за пояса нож и пошел на Лихолетова, остальные сделали то же самое.
— Anselm! Genügend! [3] — воскликнула женщина. Мальчики остановились, нехотя взглянули на нее. — Lasst uns mit dem Gast allein. Ich komme schon zurecht [4].
Несколько секунд они буравили друг друга глазами. Тот, что с ножом, явно хотел прикончить Лихолетова, но строгий голос женщины сдерживал его. Если бы не она, понял Лихолетов, эта троица разорвала бы его, как стая зверей. Они дышали яростью.
— Geht ins Bett! Befehlt aus führen! [5] — гаркнула женщина, и только тогда мальчишки, нахмурившись, отступили в темноту.
— Schneller, — шепнула она, подтолкнув Лихолетова к двери у лестницы. Ее голос дрожал.
— Да шнелю я, шнелю…
Его завели в чью-то маленькую спальню — запах увядших роз окутал таким плотным терпким ароматом, что он почти сразу догадался, в чью. Женщина закрылась на замок и, опустив револьвер, прошла к трюмо с изящным зеркалом. Выдвинув верхний ящик, достала бинты, спирт, тканевый сверток с хирургическими инструментами. Лихолетова замутило — не то от запаха цветов, не то от крови, которая толчками вытекала из раны.
— Садись, — велела она с сильным немецким акцентом и повернула рычажок выключателя. Над зеркалом вспыхнул мягкий желтый свет. — Покажи плечо.
— Говоришь по-русски? — удивленно спросил Лихолетов, подходя ближе и расстегивая ворот.
Теперь Лихолетов смог хорошенько ее разглядеть. После схватки с Лисой ее губа еще сочилась кровью, а левая сторона челюсти налилась синевой и отекла. Но женщина перед ним была той самой, которую он видел в дыму и пожаре Мадрида.
Он бы, наверное, смог тогда достать Нойманна — если бы не она.
Обтерев руки спиртом, женщина прижала ватку к своей губе и челюсти. Типичная немка, худая и резкая, как выстрел, — откуда она знает его язык? Неужели учила специально, чтобы говорить со Смолиной, например? Он сел на стул около трюмо, спустил рубашку, покорно подставил плечо. Кровь уже начала сворачиваться, в желтом свете рана блестела вывернутыми краями. Женщина надела перчатки, развернула инструменты. Вытащила длинный, похожий на рыбью кость, пинцет. Лихолетов стиснул зубы, готовясь к худшему.
— Как тебя зовут? — спросил, чтобы немного разрядить обстановку.
— Катарина. — Она поднесла к его плечу пропитанную спиртом вату, быстро обработала края раны, не обращая внимания на его гримасы. — Я тебя сразу узнала. Тридцать шестой, Мадрид. Ты чуть не убил моего единственного друга.
Пинцет вонзился в плоть, и Лихолетов взвыл.
— Schweigen [6], — прошипела Катарина. — Тихо. Я знаю: на тебя не действует сила Макса. Я была там, все видела. Только ты один не выстрелил себе в голову, зато…
Острые клыки пинцета погрузились в рану глубоко, почти до середины. Катарина стала ворочать ими, и плечо выкрутило болью.
— Зато ранил Макса.
Лихолетов почувствовал, как во рту у него хрустнула и раскрошилась старая пломба. Холодный пот катился в глаза, рука вздрагивала.
— Где он? — просипел Лихолетов сквозь сжатые челюсти. — Он похитил девушку.
Катарина молча ухватила пулю и потянула медленно и будто с наслаждением, специально мучая его. Разговор отвлекал, и Лихолетов попытался еще раз:
— Она жива? — Катарина медленно кивнула, сосредоточенная на его руке. Это было уже кое-что! — Тогда зачем она ему? Он хочет использовать ее в войне?
Окровавленный кусочек металла упал на трюмо и покатился по столешнице. Катарина снова хмыкнула, качнула головой:
— Макс ненавидит войну.
— Я видел, на что он способен.