Теплая капля скатилась по коже, пропитала рабочий халат, и Аня, очнувшись, задержала ногу. Вовремя! Еще чуточку — и прошила бы себе палец. Строчка кривой волной уползла влево. Аня огляделась: не видит ли кто ее ошибку? — и сразу почувствовала, как Лидочка Прилучная за ее спиной кривит такую же, как строчка, ухмылку.
Гладильщицы в цеху поддали пару, глаза защипало от жары и пота. Аня сдернула косынку, вытерла ею лицо. Подышала чуть-чуть в белую хлопковую ткань, за полдня работы пропахшую потом и машинным маслом. Перевязала по новой, туже — так, что сдавило виски. В голове сразу прояснилось. Жаль, не открыть эти огромные многометровые окна, чтобы ветер с реки приносил прохладу. Фабрика в ударном режиме отшивала осеннюю коллекцию из итальянских тканей, а уличная грязь плохо сочеталась с таким роскошеством.
Аня работала здесь всего несколько месяцев, и бригадирша поставила ее на самые простые модели, для внутреннего рынка, и то из жалости. Она, конечно, не говорила этого вслух, но Аня чувствовала отношение: «Не такая уж ты хорошая швея. По прямой прострочить, пуговицу пришить — вот и все твое мастерство». Аня и сама это знала.
По-настоящему хорошей швеей, искусницей, слыла ее мама. Но о маме — Анники, милая Анники, — о маме мы не будем вспоминать, потому что когда ты о ней вспоминаешь, тебе становится хуже, Анники, и ты себя не контролируешь. Хватит и того, что вспомнился летний луг за родной деревней и сказка про змея. А про белую мягкую руку, что ловко орудует иглой, про мамину руку даже думать не смей. Ниточка у мамы всегда короткая, а линия жизни на ладони — долгая. Говорила, что с иголкой родилась, а умрет старенькой-престаренькой.
Враки это все про линию жизни, бабкино колдовство.
Аня взялась за распарыватель, подцепила и потянула нитку кривой строчки. Если снять нитку аккуратно, не повредив ткань, а потом перестрочить как полагается, то и незаметно будет. У Ани в работе был обыкновенный ситчик, ноский и надежный, в мелкий цветочек. Главное, чтобы честная комсомолка Лидочка ее не выдала.
Аня бросила быстрый взгляд из-под платка: Лидочка стрекотала себе с непроницаемым лицом и больше не кривилась. У Лидочки были куда более сложные, дорогие ткани. Одни красиво переливались, но сыпались на срезе. Другие походили на струистые призрачные покровы, и даже свет, проходя сквозь них, становился приглушенным и теплым, как в газовом фонаре. Изделия из таких тканей шили на экспорт, для жен каких-нибудь заграничных профессоров и комиссаров. Наверняка там тоже есть комиссары, а у них, конечно, жены.
Однажды, глядя на платья и блузки, которые получаются у Лидочки, Аня спросила, хотела бы она сама носить такое. Лидочка тогда сказала: «Чтобы такое носить, нельзя трудиться. А это, Анютка, еще уметь надо — не трудиться. Это такая хитрая наука, что нашей рабоче-крестьянской сестре негде ее изучить. Да и не для чего! Вот ситец, хлопок — это нам подходящее».
Аня начала заново: нитка, нога на «качельку», поворот чугунного колеса — и тянется из-под лапки ровная дорожка. По словам Лидочки выходило так, что сама она шила бесполезное, но красивое, зато Аня — простое и нужное. Аню это устраивало и утешало: работая маленьким винтиком в огромном швейном цеху, можно было сколько угодно притворяться нормальной. Жить самой обычной жизнью и не вспоминать о прошлом — о маме, о волках.
— Да что ж это!..
По ноге хлестнуло, обожгло кожу. Аня взглянула сначала на свою щиколотку: там вспухал длинный красный след; потом — на колесо сбоку под столешницей. Кожаный ремень, связывающий весь механизм, лопнув, выскочил из колеи и теперь уныло свисал с обода.
— Ремень слетел? — Лидочка тут как тут, тоже сунулась. — Что-то у тебя сегодня не ладится дело.
— И не говори. — Аня усмехнулась, потирая ожог. — Это все жара.
— Ты просто когда строчишь, ногой дергаешь, я заметила, — заспорила Лидочка. — А нужно плавно нажимать. Контролируй это. У меня тоже раньше так было, потом ничего, привыкла.
— Володю позову, — сказала Аня. От Лидочкиных наставлений ужаленная ремнем нога зачесалась еще сильнее.
— А сегодня разве его смена? — удивилась Лидочка. — Ну, тебе видней.
Она сказала это таким голосом и посмотрела так многозначительно, что Аню обдало жаром — десять кожаных ремней хлестнули по телу, сотня гладильщиц разом поддали пару. Аня вскочила и стала расправлять на коленях халат, отвернувшись от Лидочки.