— Ты сегодня рано, — отозвалась Вера. — А это что? — Она указала на арбуз, будто впервые видела.
На кухне, кроме запаха табака, не было больше ничего.
— Шел мимо и не удержался. — Лихолетов вымыл арбуз в раковине. Потом, вытянув свой любимый нож с широким лезвием, напластовал несколько крупных ломтей и уложил на тарелку.
Сладкий южный запах почти перебил никотин.
— Хороший вроде, не обманули.
Лихолетов поставил на стол тарелку, и Вера посмотрела на нее с подозрением. Затушив сигарету в пепельнице, помахала, прогоняя в окно остатки дыма. Потом отломила кусочек арбуза, и розоватый, почти прозрачный сок потек по ее пальцам.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал Лихолетов, садясь напротив.
— А, — бросила Вера и закинула сахарную мякоть в рот, — теперь понятно.
Лихолетов проглотил это едкое, прожигающее. Вера злилась на него, а он ничем не мог ей помочь.
— Твой отец собирает отряд в Германию, чтобы поймать… того человека в маске. Я должен попасть в этот отряд.
— Зачем? Гнаться за ним — чтобы что? — Вера сплюнула в тарелку черную косточку. — Тебе этот призрак важнее меня.
— Не важнее.
Лихолетов и не ожидал, что будет легко.
Они были слишком юны, когда познакомились, и взрослели вместе. Но и сейчас Вера во многом жила как ребенок. Иногда она казалась бездонной пропастью, которой никогда не было достаточно внимания, любви, заботы. Хотя он старался, черт возьми, изо всех сил. Даже припер этот тяжеленный арбуз, только потому, что она их любит. Но Вере было мало, снова мало. Иногда рядом с ней он задыхался — но не мог сопротивляться. За ее спиной всегда стояла тень ее отца, всевидящего и контролирующего, дергающего ее за ниточки. Впрочем, за эти же ниточки могла дергать и Вера.
— Ты пойми… — Лихолетов перехватил ее пальцы, прохладные и липкие от сока, погладил, вращая кольцо. — Только я видел, на что он способен. Только я могу его остановить. Иначе будут гибнуть люди.
Он говорил и сам себе не верил. Он еще не придумал, что именно станет делать, когда доберется до Нойманна. Но составить план еще успеет — сейчас главное достучаться до Веры.
— Что ты от меня хочешь, Вань? — спросила она устало и горько. — Ты бы слышал себя — снова говоришь как одержимый. Мы с папой столько сил потратили, чтобы ты пришел в себя после Мадрида, а теперь что? Хочешь все заново начать?
— Хочу закончить. — Она попыталась отстраниться, но Лихолетов не пустил. — Я тебя очень прошу, Вера. Поговори с отцом. Пусть возьмет меня в отряд. Тебя он послушает.
Она все-таки выдернула руку и уставилась на Лихолетова воспаленными, отчаянными глазами.
— Отец-то послушает. А вот ты не слушаешь никого — ни его, ни меня. Где ты пропадаешь, Вань? Я почти не вижу тебя дома, я совсем одна в четырех стенах! Мы хотели ребенка — но тебе важнее гоняться за своими фантазиями, чем думать о нашей семье. Тебе вообще нужна семья, Вань?
Лихолетов молча уставился во двор. В окнах напротив апельсиновый свет протапливал белый тюль, и видно было, как кто-то стоит обнявшись.
— А я?.. Я тебе нужна?
Голос Веры стих до хриплого шепота. И тогда в кухне повисла тишина, такая тяжелая и непробиваемая, что захотелось кричать — громко, яростно, лишь бы она лопнула. Но Лихолетов, как заколдованный, не мог выдавить из себя ни звука. Казалось, если он скажет «да, нужна», это прозвучит как жалкий обман, не более.
Вера вздохнула и, чуть помедлив, встала из-за стола.
— Я позвоню ему, — сказала она. — Но знай, что я против. Если поедешь — ты потеряешь меня. Ты останешься совсем один.
Коротко всхлипнув, Вера вышла в коридор. Зачирикал телефонный диск, потом послышался ее придушенный слезами голос. Откинувшись на стуле, Лихолетов накрыл ладонью лицо и так сидел, слушая, как Вера врет отцу, что плачет из-за лука. От его пальцев теперь тоже пахло арбузом и немного — табаком. Лихолетов втянул этот запах, запоминая. «Может быть, все не так плохо, — думал он. — Я вернусь, Вера обязательно меня простит. Я разделаюсь с этим чудовищем в маске, и Мадрид наконец-то забудется. Все станет как прежде, и я снова смогу ее любить».
Аня
Она проснулась от яркого света и не сразу поняла, где находится. Спина утопала в мягкой перине, тяжелое пуховое одеяло придавливало сверху, а над головой раскинулся уютный полог. Она чувствовала себя внутри кокона, в который хотелось завернуться поплотнее и так провести остаток жизни. Но солнце, пробившись сквозь тучи, залило комнату светом и, вызолотив ткань полога, разбудило ее.
Аня выбралась из постели. Воздух холодил кожу. Завернувшись в одеяло, она прошла босиком по студеному полу к камину. Поленница оказалась пуста, внутри камина — лишь горстка золы да прогоревшее дерево. Она не помнила, чтобы разжигала огонь перед сном. Возможно, кто-то делал это ночью. От мыслей, что сюда входили, пока она спала, стало неуютно.