Вот она стихла и низко опустила голову, дыша устало и с хрипом. Потом глубоко вдохнула, моргнула, словно пробудившись. Отпустила Анину руку.
Аня поняла, что сидит, открыв рот. Она поспешно его захлопнула и нервно рассмеялась, растирая запястье: хватка у Далии оказалась почти как у больничных ремней. Девочки, которые слушали гадание, в отличие от Ани, наверняка все поняли. Они загудели вразнобой. Кажется, рослая девица была недовольна тем, что узнала, но остальные с ней спорили.
Другая девочка, та, которая красиво пела, наклонилась к Ане и, словно поздравляя, вдруг чмокнула ее в щеку. Аня удивленно рассмеялась.
— Habe ich dich erschreckt? [3] — спросила Далия почти шепотом, как будто сорвала горло. Один глаз у нее немного косил, словно смотрел Ане за плечо.
— Прости, не понимаю, — ответила ей Аня. — Да мне и не нужно, Далия! Но все равно спасибо. Это было… — Она тоже поводила руками над рунами. — Очень жутко!
Конечно, ее разыграли, что же еще! Аня начала безудержно смеяться. Далия, кисло улыбнувшись, сгребла все камешки в черный бархатный мешочек и поднялась на ноги. Переживая, что обидела ее, Аня потянулась к ней:
— Прости! Далия, я не хотела…
Но тут прозвенел обеденный колокол. Девочки, похватав корзины, побежали на звук, и Аня осталась одна посреди опустевшего сада. Где-то в ветвях коротко крикнул и взмыл в вышину невидимый ворон. С тихим стуком посыпались в траву переспевшие сочные яблоки.
1. Он уехал (нем.).
2. Это Далия… Она говорит с рунами (нем.).
3. Я тебя напугала? (нем.)
3. Я тебя напугала? (нем.)
2. Это Далия… Она говорит с рунами (нем.).
1. Он уехал (нем.).
Борух
«Пуля массой тридцать граммов, летящая горизонтально со скоростью триста метров в секунду…»
Борух мог высчитать, за сколько секунд пуля из задачника по физике клюнет его в спину. С такой скоростью никто не бегает — вот как быстро. Если часто решать задачки про пули, которые дает на уроках Эберхард, можно в конце концов сообразить, что лучше вообще не стрелять.
Он бежал, запинаясь о кочки, путаясь в сухой траве, распугивая луговых птиц и лягушек. Ветер бил в лицо, вышибал из глаз слезы. Несколько раз Борух падал, попав ногой в нору, но тут же вскакивал, весь в грязи и налипших травинках, и бежал дальше. Казалось, что дети, вся стая во главе с Эберхардом-вожаком, преследуют его. Борух боялся обернуться и увидеть, насколько они близко. За спиной гремело, и он петлял как заяц, пригибая голову. Он бы хотел бежать еще быстрее — страх сидел у него на загривке, холодил между лопаток. Страх быть убитым. Страх убить. Но словно невидимая плотная ткань натянулась между замком и спасительным лесом — Борух не мог продавить ее и вырваться на свободу.
Так иногда бывает во сне. Ты бежишь, не чуя под собой земли, а ноги едва слушаются, будто к каждой привязали пушечное ядро. Ты еле движешься, а смерть — быстрая, неумолимая, страшная — настигает, и никак от нее не уйти. И не проснуться. Все, что происходило с Борухом в последние годы, напоминало этот безвыходный липкий сон.
Нога провалилась по колено в яму. Борух подтянулся, выкарабкался, лег животом на землю. В боку кололо, легкие горели огнем — он больше не мог бежать. Прямо под носом тянулась дорожка из камней. Камни были выложены аккуратно, один к другому, и напоминали крест в круге.
Борух поднялся и все-таки оглянулся: трава и низкий кустарник, скалы и замок вдали. Никаких признаков погони. Тишина стояла оглушающая. Лес оказался совсем близко, но даже он был молчаливым и мрачным. Северный ветер гулял над пустошью, раздувая туман. Борух осмотрелся кругом: выложенные камешками кресты тянулись в обе стороны и вперед, почти достигая леса. Он пошел по этому странному полю, стараясь не думать о том, на что это похоже. Не читать имена на крупных камнях в изголовьях. Но чем дальше от замка, тем меньше было травы, новее камни. В последнем ряду, уже на самой опушке леса, лежал Гуго. На камне так и было написано — Hugo.
Борух замер у камня и смотрел на него, не в силах сдвинуться с места. Будто рука Гуго вырвалась из-под земли и схватила его за ногу — холод поднимался от могилы и полз по щиколоткам вверх. Колени вздрогнули — Борух упал, больно стукнувшись ими о камень, и заревел. От боли, от ужаса, от всего сразу. От судьбы, которая набрасывалась на него и терзала, отрывая по кускам — родной дом, дедушку Арона, Ривку, папу и маму, страну, свободу. Наконец — даже имя и речь. Остался только он сам — на слабых ногах, со скрученным от страха животом и заячьим сердцем. Пока живой — но рядом с Гуго еще было место.