Макс горько усмехнулся. Ане захотелось обнять его в ответ, но она боялась спугнуть откровения неосторожным движением или взглядом. Поэтому просто обхватила его запястья и крепче прижала к себе. Прошептала:
— Это бесчеловечно, Макс. Мне так жаль.
На память пришел Пекка: как он, взявшись за ухват, заслоняет маленькую Анники от озверевших односельчан.
— Ты пытался защитить маму, да?
— Да, — ответил Макс глухо. — Но стало только хуже. Однажды, когда мне было шесть или семь, он так меня избил, что я несколько дней не вставал с постели. А потом… У нас тогда жила старуха, в комнате под самой крышей. Какая-то паломница. Вряд ли она что-то слышала — отец любил все делать на конюшне. Но она приходила ко мне — пока я лежал почти без сознания, а мать была занята на кухне. Смазывала раны, шептала что-то, водила горячими камнями по груди… Странные были камни, никогда таких не видел больше…
Он вдруг тихо рассмеялся.
— Все это похоже на бред, правда? — Макс разжал объятья и потянул Аню за руку к лестнице. — Пойдем, покажу тебе свою комнату.
Они поднялись по скрипучим истертым ступеням на второй этаж. У лестниц в давно покинутых домах обычно серые от пыли перила и рассохшиеся, хлипкие балясины. Но эта лестница, как и остальной дом, выглядела на удивление крепкой и чистой.
— Даже паутины нет… — пробормотала Аня, крутя головой по сторонам.
— Ганс иногда приходит, следит за порядком, — объяснил Макс. — Я могу доверить это место только ему.
Они поднялись на балкон, который нависал над гостиной. Сверху пространство казалось еще более пустым и оттого безжизненным. Словно они с Максом были двумя призраками, которые случайно залетели сюда через слуховое окно и теперь парят под крышей, в перекрестьях потолочных балок. Аня с легкостью могла представить полнотелую женщину, которая суетится, накрывая на стол, и хмурого мужчину, чем-то похожего на Макса, — как он сидит во главе стола, широко расставив ноги, и недобро поглядывает то на жену, то на притихшего сына. Они возникли перед ее глазами почти как живые — будто на реальность наложили кинопленку.
Только корзина для пикника, которую собрал для них Ганс, напоминала о том, кто на самом деле жив, а кто — уже призрак прошлого.
Балкон уводил в темный коридор с несколькими одинаковыми дверями друг напротив друга. Макс открыл ближнюю, у самой лестницы. Комнатка оказалась такой же пустой, как и гостиная: только детская кровать без матраса, на низких ножках, с расписанным вручную изголовьем, шкаф в углу да несколько деревянных игрушек. Игрушки — лошадка на колесиках и солдатики — были аккуратно выставлены в ряд на подоконнике. Аня подошла к ним ближе: у одного из солдатиков лицо было замотано какой-то тряпкой. Она осторожно сдвинула повязку, и ее палец провалился в дыру. Челюсти солдатика сомкнулись. Ойкнув, Аня выдернула палец и, изумленная, обернулась к Максу. Тот засмеялся.
— Это… Не знаю, как будет по-русски… Nussknacker. Игрушка, которая может колоть орехи.
— Щелкунчик? — Аня повертела игрушку в руках. На затылке у солдатика нашелся рычажок, с помощью которого можно было открывать и закрывать рот.
Макс тепло улыбнулся.
— Странный, правда? — спросил он. Аня рассмеялась и закивала. — Это была моя любимая игрушка. Их все сделал отец… Удивлена? У него случались и хорошие дни.
Аня вернула щелкунчика на прежнее место, поправила повязку. С ней он казался не таким опасным.
— А почему у него замотан рот?
Макс задумчиво потер лицо, огляделся так, будто комната, в которой они оказались, была ему совсем чужой.
— Это началось, когда мне было около девяти, — медленно заговорил он, словно припоминая. — Отец, как всегда, повел меня на конюшню. К побоям я давно привык, но тогда… Он был пьян и вел себя необычно. Намного хуже. Я сильно испугался. Тогда я пожелал, чтобы он взял кнут и избил им самого себя. — Макс прикрыл глаза, и уголки его губ вдруг растянулись в мечтательной улыбке. — О, это было прекрасное зрелище. Жаль, продлилось оно недолго — но я успел почувствовать свою силу.
Он встрепенулся. Подойдя к шкафу, со скрипом открыл дверцу. Внутри было, конечно же, пусто, но тоже довольно чисто.
— Здесь я обычно прятался, — сказал Макс. — Не то чтобы это было надежное убежище, но внутри я чувствовал себя спокойнее. В темноте.
Он уселся в шкаф, подтянув ноги и уперев локти в колени.
— Я почти не мог управлять своим даром, но иногда, если отец пытался меня найти, получалось приказать ему прямо из шкафа, чтобы он уходил, — и это работало. Так я понял, что все дело в голосе.