Туман поредел, он видел костистые силуэты домов, склоняющихся над открытым капотом дрожек. Классическая воденбургская архитектура никогда особо не прельщала Бербелека — все эти массивные каменные домины, стиснутые в кривые ряды, улицы словно каньоны каменного лабиринта, крыши с настороженными горгульями и рыгачами, окна будто бойницы, порталы, похожие на ворота кладбищенских склепов, темные дворы, скрытые за тенью ворот, вечно мокрая брусчатка, по которой стекают вниз, к порту и морю, ручьи городской грязи… Центр и большинство жилых кварталов столицы были возведены во времена кратистоса Григория Мрачного, когда он устроил себе резиденцию в княжеском дворце. Керос Воденбурга гнулся тогда и таял словно воск в огне короны кратистоса, сам же дворец после ухода Григория застыл в форме пугающих садов из камня и стали. Бербелек был приглашен туда сразу же после переезда в Воденбург, и по контрасту его собственный дом после того ему казался очень даже солнечным и веселым. Но люди меняются быстрее неоживленной материи. За три поколения после Черного Григория воденбуржцы научились смеяться и веселиться, за эти шесть лет он услыхал от них даже пару шуток. Какое счастье, что Шулима родом не отсюда. Бербелек открыл «Закатного Всадника» на предпоследней странице. Сегодняшняя карикатура — он напряг глаза — представляла канцлера Лёке на четвереньках, с блаженным выражением на лице вылизывающего ночной горшок Чернокнижника. Что же, Рим тоже не сразу строился, чувство юмора тоже не рождается из камня.
Они проехали через святынную площадь. На ступенях Дома Иштар Бербелек заметил несколько блядей из новеньких, белые ляжки поблескивали в газовом свете. Дрожки свернули, ускоряясь на круто опадающей улице, цокк-цокк-цокк. Бербелек сунул руку во внутренний карман кафтана, вынул никотиану и спички. Таак… Затянувшись дымом, он откинул голову на кожаную спинку и засмотрелся на небо. Вопреки пополуденному дождю, оно было безоблачным, звезды шкодливо подмигивали, Луна — та вообще могла ослепить. Лишь спереди, над портом, где на железных цепях висели воздушные свиньи, их толстые силуэты перекрывали звездную россыпь. Никотиана вспыхнула алым, пан Бербелек выдохнул, яркие искры полетели в ночь. Предположим, Кристофф удержит оборот на прошлогоднем уровне. Но после принятия правительственных заказов… Сто двадцать, сто сорок тысяч грошей чистой прибыли. А пятнадцать процентов с этого… Скажем: двадцать тысяч. Тогда я наконец-то выплатил долги отца и закрыл ренты для Орланды, Марии и детей. Следовало бы еще выкупить услуги какого-нибудь хорошего текнитеса тела. Признайся-ка, Иероним Бербелек-из-Острога: ты ведь стареешь, как и любой другой.
Монотонное движение дрожек и ритмичный стук копыт, несмотря ни на что, действовали усыпляющее, чуть ли не гипнотически — когда повозка остановилась, Иероним схватился, будто пробужденный от утреннего сна.
— Мы на месте, эстлос, — буркнул возница.
Высадившись, пан Бербелек лениво выискивал в карманах мелочь.
Ворота перед двором, понятное дело, были заперты, но пирокийный свет горел над меньшей дверью рядом. Бербелек постучал в нее трижды серебряной головкой своей трости. Дрожки неспешно процокали вверх по пустой улице, направляясь к святынной площади. Еще одна затяжка черной никотианой в предутренней прохладе, в тот самый долгий час, когда боги расправляют косточки, а керос Вселенной становится чуточку мягче, чуть ближе Материи…
— Ах, наконец-то! Я уже думал, что ты этой ночью и не вернешься! Ну, и как там бал, а? Так, снимай свою шубу, давай перчатки. Дождя же снова не было?
Пан Бербелек проигнорировал скрипучие словоизлияния старого слуги и, даже не снимая кафтана, прошел в переднюю библиотеку. Здесь, за пустым пультом, на небольшом листке телячьего пергамента он записал краткую информацию об успехе переговоров с министерством торговли. Сложив листок дважды, по еврейской моде, он размягчил над свечой зеленый сургуч и запечатал им письмо. Теперь прижать перстень с гербом Острога и: