Приверженцы аннализма, одного из исторических течений Старой Земли, возникшего в начале двадцатого столетия, придерживались мнения, что поступательное движение истории происходит не только за счет действий людей, но определяется еще и окружающими их условиями, верой, общественным устройством и многим другим.
Через несколько лет после знакомства с воззрениями анналистов Блейз, читая послание св. Павла к Коринфянам – Послание 1, глава 12, стихи с 12 по 31, – появившееся задолго до начала двадцатого века, наткнулся на то место, где Павел в качестве символа приводит тело Христово как метафорическое единство всех приверженцев раннехристианского учения. А еще раньше, в первом веке до нашей эры, жил такой древнеримский писатель Ливии, который в своей «Притче о брюхе»…
– …Наконец-то, – с облегчением произнес Блейз, услышав шум раздвижных дверей персонального лифта.
Данно шагнул вперед и оказался в холле. Он был одного роста с Блейзом, но гораздо более мускулист – настоящий гигант. Его широкие плечи на мгновение почти заслонили от Блейза ту самую, упомянутую братом в разговоре карту, на которой красной линией был обозначен известный им маршрут перемещений Хэла Мэйна с планеты на планету. Он начинался на Старой Земле, проходил через Новую Землю и упирался в Коби, шахтерскую планету, изобилующую рудами всевозможных металлов. Здесь среди шахтеров Хэл и сумел затеряться, поскольку одним из бесплатных удобств, предоставляемых владельцами рудников на этом крошечном, лишенном атмосферы, но сказочно богатом мирке, была возможность устроиться на работу под вымышленным именем, без каких-либо упоминаний о том, кого и когда на самом деле приняли. Таким образом мужчина или женщина, последовательно меняя несколько рудников, могли так замести свои следы, что отыскать их было практически невозможно.
Они уже довольно долго прочесывали Коби в поисках Хэла, но безуспешно. Блейз почему-то был уверен, что непременно должен найти парня. В его неуловимости было что-то странное, даже учитывая необычную историю его появления.
Данно между тем подошел ко второму креслу и уселся напротив Блейза.
– Космической почтой, – начал он, – прибыло совершенно секретное и строго конфиденциальное письмо от самой Аны Вассерлайд с Новой Земли. Она пишет, что один из тайных членов нашей тамошней организации Иных, часто бывающий на приемах в клубе ПСД, сообщил ей, что – причем учти, подобное возможно только с одобрения Гильдий – ПСД на днях от имени всей планеты подписали с Кассидой и Ньютоном соглашение на производство более компактного энергоблока для транспортных средств на магнитной подушке.
– А, – сказал Блейз совершенно ровным голосом. На самом деле соглашение было как раз тем событием, которого он так долго ждал. Ведь общепланетный контракт, объединяя усилия всех производителей, обязательно потребует и единомыслия в масштабах всей планеты, а это уже позволяло приступить там к серьезной работе. – Хорошая новость.
Данно лениво потянулся и поудобнее развалился в кресле. Блейз тут же насторожился и напрягся. Данно старался казаться добродушным гигантом. Но глубоко внутри него затаился еще один Данно – истинный сын своей матери, их общей матери.
Больше всего на свете Данно ценил личную свободу. Не богатство, не власть – все это у него было – и не что-либо, о чем мог догадаться или вообразить Блейз. Нет, только полную свободу действий. Именно желание обрести ее заставило его в конце концов решиться на побег, и Данно первым из них отправили сюда, на Ассоциацию, к дяде Генри.
Но этому предшествовали годы, когда юный великан тщетно пытался вырваться из невидимой тюрьмы, в которую его заключила мать. В результате Данно вырос необычайно осторожным и невероятно умным человеком, в первую очередь и главным образом сконцентрированным на том, чтобы не угодить в какую-нибудь ловушку, способную ограничить его драгоценную свободу. А посему Данно всегда старался избегать тесных отношений с другими людьми, поскольку это могло как-то связать его или заставить поступить вопреки желаниям.
Сюда, на Ассоциацию, он попал, когда ему исполнилось тринадцать лет. Десятью годами позже Блейз, которому тогда едва стукнуло одиннадцать, добился того же самого, правда гораздо более хладнокровно и расчетливо. Но чувства, обуревавшие Блейза, были куда глубже, и он всегда сомневался, понимает ли Данно, чем они отличаются друг от друга. Блейз знал, что он – он сам – не может сблизиться ни с кем. И никто не станет ему близким человеком.
Блейзу казалось, что он помнит тот недолгий период после своего рождения, когда окружающие – в том числе и его мать – искренне любили его. В противном случае он не мог бы испытывать столь глубокое чувство горечи, когда понял: она его больше не любит, и теперь для нее сын – просто еще одна игрушка или нечто вроде очередного дорогого украшения.
Блейз не любил вспоминать свою мать или размышлять на тему, существует на свете такая вещь, как любовь, или нет. Потому что сразу за полупрозрачным экраном начинали грозно шевелиться таинственные тени. Он знал, что небезразличен Генри Маклейну, Данно и, возможно, Антонии Лю – впрочем, об этом тоже не стоило думать. Ведь совершенно не важно, как к нему относятся окружающие.
То, что Данно потянулся и поудобнее устроился в кресле, не предвещало ничего хорошего. Наверняка он собирается сообщить что-то неприятное.
– Я снял с письма копию и приобщил ее к нашей личной переписке, – сказал Данно. – Так ты этого и ждал? Что Новая Земля заключит общепланетный контракт?
– Вроде того, – отозвался Блейз. – Просто выступать на любом из Новых Миров лучше тогда, когда там складывается соответствующий общественный климат. Я и так собирался начать с Новой Земли. Исходя из сегодняшних известий, можно считать, что лучше ситуации и быть не может.
Он внимательно посмотрел на Данно, но на лице у того что-то не было заметно одобрения. Скорее наоборот.
– Я знаю, брат, что тебе не терпелось начать, – откровенно заметил Данно. – И скорее всего, подобное обязательно должно было вскоре случиться. Тем не менее я бы посоветовал тебе повнимательнее ознакомиться с самим письмом и окончательно удостовериться в том, что события действительно развиваются в благоприятном для нас направлении, а не просто бросаться очертя голову в самую их гущу только потому, что тебе этого давно и очень хочется. Но давай обсудим еще кое-что… Понимаешь, я уже довольно долго обдумываю то, о чем упомянул в разговоре с тобой, перед тем как поднялся сюда. Наверное, для тебя же самого было бы лучше…
Он замолчал. Кто-то открыл одну из раздвижных дверей холла, и она бесшумно скользнула в сторону. Тони замерла на пороге, так и не войдя в комнату. Едва увидев девушку; Блейз будто услышал внутри себя характерный щелчок, как бывало всегда при неожиданном появлении постороннего (пусть даже и Тони) человека, сразу менявшем ситуацию.
– У вас тут, кажется, приватная беседа. Извините, что помешала, – сказала она. – Блейз, я пока побуду в зимнем саду, ладно?
– Нет, нет, ты вовсе нам не помешала. Входи, – пригласил Данно. – Как раз будет лучше, если ты тоже это послушаешь, а может, даже и поддержишь меня.
Она вопросительно взглянула на Блейза.
– Конечно, – подтвердил Блейз. Ему очень хотелось узнать, что решила ее семья, но только не при Данно. – Присоединяйся к нам, Тони.
Она улыбнулась, и Данно с Блейзом тоже улыбнулись в ответ. Впрочем, удержаться от улыбки, когда улыбалась Тони, было практически невозможно. Высокая и стройная девушка, с голубыми глазами и густыми, черными как вороново крыло волосами. Нежный овал красивого лица придавал ей какой-то хрупкий вид, даже несмотря на то что она была довольно крупной. И, что характерно для большинства жителей Новых Миров, предками которых являлись выходцы с Японских островов, в ее облике совершенно не ощущалось ничего восточного. Тони вошла в комнату гибкой походкой тренированного бойца – ведь одним из ее достоинств, повлиявших на решение Блейза предложить ей работать с ним, было как раз то, что она могла постоянно тренировать его в боевых искусствах, которыми он занимался вот уже десять лет.