Он не мог вечно прятаться. Чайник на плите забурлил водой. Северянин отлепился от стены и подошел к плите. Налил себе чаю, заварка грязная, палки одни, а не чай. Но уж какая была. С чаем и коньяком он вернулся в большую комнату, поставил бутылку, рюмку и чашку на журнальный столик, взял с письменного стола журнал и удобно расположился на диване.
Стихи в голову не лезли. Стоило ему прочитать пару строк, как он тут же отвлекался на свои мысли. Все больше о людях в серых плащах, о бегстве из Союза и о смерти профессора Чужина, который хоть и бы сволочью изрядной, но такую участь не заслужил. Тогда Вацлав пролистал несколько станиц и попробовал читать прозу. Рассказы Троеукрова, что-то о заводских буднях на сталелитейном, что-то о партийной работе, о профсоюзном комитете. Написанные четким молотобойным, но бездушным языком строки на душу не ложились.
Тогда Вацлав решил немного поработать. Для теоретических изысканий ему не нужна лаборатория, достаточно письменного стола, перьевой ручки и рабочей тетради, содержащей расчеты и описания всех проведенных экспериментов. Он отложил журнал в сторону, нашел в коридоре вещмешок, с которым бежал из прежней жизни, водрузил его на письменный стол и достал из него тетрадь. Северянин просидел за ней с четверть часа, листал страницы, вчитывался в сухие строчки отчетов, но ничего не понимал, словно пытался читать китайские иероглифы, увиденные первый раз в жизни.
Бросив это гиблое дело, Вацлав разлегся на диване с бутылкой коньяка в одной руке и сигаретой в другой. Он курил вдумчиво, стряхивая пепел в чашку с недопитым чаем.
Весь его мир перевернулся в считанные часы. Еще несколько дней назад у него была любимая работа, лаборатория, зарплата, пускай и небольшая, но ему хватало, и кое-какая перспектива. Он занимался любимым делом, и мог бы так жить много-много лет, вплоть до самой пенсии. Подумаешь, пришлось бы поделиться заслуженными лаврами с этим пустым прихлебателем Чужиным, который ничего в своей жизни не сделал, только жар чужими руками загребал, да по карьерной лестнице уверенно вверх поднимался за чужой счет. А теперь он объявлен вне закона, его ищут по всему городу, скоро подадут на него во всесоюзный розыск. После того, как Рюмин перестрелял агентов в парадной и возле дома, эти трупы повесят на Северянина, ведь никто Солдата не видел, и в деле об убийстве профессора он никак не фигурировал.
Да и смерть Чужина тоже на него повесят, в этом можно было не сомневаться. «Разыскивается особо опасный преступник, при задержании разрешено стрелять на поражение». Живым он им теперь не нужен. Слишком много проблем и хлопот. Бежать за границу, осталось единственным выходом из ситуации, хотя от одной этой мысли на душе становилось муторно.
Здесь вроде его ничто не держало, кроме могил родных. Мама и младшая сестра, погибшие в Блокаду, место захоронения неизвестно. Отец, скончавшийся от старых ран, лежит на Пискаревском кладбище. Но что его ждет там, за кордоном?! Рюмин рисовал яркие картинки, в них хотелось верить, но они казались слишком сказочными. Собственная лаборатория, полная свобода действий. Не меняет ли он одну клетку, на другую, только более комфортабельную.
За этими мыслями он и сам не заметил, как закончился коньяк в бутылке, а пачка сигарет опустела. В голове появилось ощущение, словно мозг как елочную игрушку обложили ватой, перед глазами все расплывалось, и отчаянно тянуло зевать. Он поставил на столик пустую бутылку, она свалилась и покатилась под диван, но Вацлав не стал ее поднимать. Повернувшись лицом к стенке, он заснул пьяным тревожным сном.
Спал он плохо. Ему снились кошмары. Он видел себя словно со стороны, лежащего на диване, который почему-то стоял в кабинете профессора Чужина. Сам же Иван Петрович сидел за рабочим столом и что-то писал. Время от времени он обмакивал перьевую ручку в кровавую дырку в груди, и продолжал писать кровью. Вацлав удивился, ведь профессора зарезали со спины, почему тогда в груди дырка. Но тут Иван Петрович потерял интерес к рукописи и посмотрел пристально на Северянина. Глаз у Чужина не было.
- Это все вы со своей Лимфой, - проскрипел мертвый профессор. – Будьте вы прокляты.
Грудь Вацлава сдавило так, словно могильный камень кто-то положил сверху. Липкий пот проступил по всему телу, и неприятно налились жаром ладони.
Потом ему снился крючконосый комитетчик. Он расхаживал вдоль дивана и громко чеканил какие-то слова, только Вацлав не мог ничего разобрать Комитетчик что-то требовал, размахивал руками, угрожал.