Разогревая на плите ужин, Аня говорит:
— Живешь в тайге и сам стал похож на дикобраза. Если завтра не подстрижешься — ночью так обкорнаю твои космы, что придется бриться наголо. Смотри, во что превратился: дьячок старообрядческий!..
Вытираясь, Михаил просит:
— Если кто придет ко мне, никого не пускай, скажи: из тайги не вернулся. Отоспаться хочу, даже есть не буду.
Аня понимала, что никакое объяснение с ним сейчас не получится.
Укутав голые плечи махровым полотенцем, он отправляется в спальню.
Не успел Севернее снять с кровати белое пикейное одеяло и кружевную накидку, как зазвонил телефон и Аня крикнула: «Просит Иван Иванович!»
Разговор шел все время о тоннеле. Северцев жаловался на проходчиков: когда он сидит в забое, продвижение идет нормально; как уехал, нормы нет. Кругликов предложил на завтра подменить его, так будет сподручнее, а затягивать проходку дальше действительно невозможно — автозимник ведь не работает, в магазинах уже нет многих продуктов. В горном цехе цикл в смену пока дает один Серегин, другие не укладываются. График все еще лихорадит.
Северцев перебил:
— Зачем отпустили Серегина? Он встретился мне в машине, которая ехала на перевал. Серегин бросил горный цех, сбежал. За это его придется строго наказать.
Он передал подробности своего разговора с Дмитрием. Как ни странно, но Кругликов принял сторону Серегина.
— Во-первых, Дмитрий не прогульщик, — ответил Иван Иванович, — он взял бюллетень. Во-вторых, ему нужно посоветоваться с Фролом насчет электроперфоратора, Серегин давно изобретает его. В-третьих, ты отказался перевести радистку Зину в Сосновку до окончания тоннеля, а в двадцать лет ради свидания с этой Зиной можно решиться даже на прогул. В двадцать лет я сам допускал по такому поводу подобные преступления. А тебе разве не приходилось?.. Кстати, хорошо ты поступил, что отдал свою комнату Столбову! Теперь нужно что-то придумать для Серегина. Тогда отпадет надобность наказывать за настоящую любовь…
Северцев рассмеялся, на душе сразу потеплело. Попрощавшись с Иваном Ивановичем, он вернулся в спальню. Облачаясь в ночной халат, сказал Ане:
— Запирай дверь на засовы, отключай телефон.
Теперь, после того как Михаил волей-неволей развеял сон, одурь, разговор с ним мог и должен был состояться.
Но в этот момент они услышали стук в оконное стекло.
Аня не пошла открывать.
— Пусть себе стучат сколько хотят, полуночники!
Северцев прислушался и нерешительно сказал:
— А все-таки посмотри. Может, что-нибудь важное с дороги?
Аня отрицательно покачала головой:
— Не открою… Я тоже имею право на директора рудника, хотя бы поздним вечером… — И решилась: — Мне нужно с тобой поговорить серьезно, Михаил. Поговорить о наших отношениях…
Стук в окно не прекращался, он становился все настойчивее. Накинув на себя толстую куртку, Северцев пошел открывать незваному гостю.
На пороге двери, распахнутой в холодную тьму, стоял маленький человек в мохнатой собачьей дошке и пыжиковой шапке, обернутой старым башлыком. Он был весь в снегу, с черных пимов отваливалась короста льда, чемодан заледенел — было видно, что гость издалека. Но кто это, Северцев разобрать не мог. Маленький человек принялся колотить себя крест-накрест рукавицами, потом с трудом размотал башлык, и на его правой щеке обнаружилось лилово-синее родимое пятно.
— Ба! Да это Обушков! Какой гость в ночную пору!.. В такую погоду путешествуешь! — стаскивая с гостя дошку, приговаривал Северцев.
— Еще не спите? — осведомился Обушков, прикладывая платок к нахлестанному студеным, колючим ветром лицу.
— Только что, можно сказать, ввалился в дом. Входи, входи, Василий Васильевич! Анна, встречай дорогого гостя! Сам директор Каменушки пожаловал к нам. — Он обнял Обушкова за плечи. — Проходи.
Северцев проводил гостя в столовую и пошел в спальню одеться.
Обушков, потирая с мороза руки, поклонился Ане:
— Здравствуйте, Анна Петровна. Надолго ли к нам?
Аня пожала плечами.
— В столице тоже ребятишек просвещаете? — расспрашивал Обушков.
Аня замялась.
— Не до этого мне, с квартирой вожусь и собственного сына воспитываю…
Она предложила гостю стул, извинилась: надо разогреть ужин.
Обушков прошел за ней на кухню прикурить папиросу.
— На Каменушке вспоминают тепло и вас и Михаила Васильевича, — рассказывал он. — Возможно, когда я уеду оттуда, и меня народ ругать перестанет… Как говорит ваш супруг: бывшего начальника всегда вспоминают куда лучше теперешнего.
Он осмотрел квартиру, похвалил Аню: наверно, самый уютный дом во всей тайге!
Из спальни появился хозяин, успевший натянуть на себя спортивный костюм и причесаться. Обушков, подмигнув ему, заметил:
— Вот оно как. Вот мы какие. Дорога эта самая, выходит, в пользу тебе пошла — брюшка-то как не бывало!
— Не говори. Полгода уже, почитай, гарцую верхом. Тут не только пузо растрясешь, а и ноги протянуть можно… Ну, что, Василий Васильевич, твоей душеньке угодно: чаю, водки? — Не сомневаясь в ответе, Северцев доставал из буфета рюмки.
Аня принесла тарелки, стала расставлять на столе.
Обушков, помедлив с ответом, протянул:
— Пожалуй, чаю.
— А! Это ты в отместку, что я не остался у тебя на торжестве, не чокнулся по поводу двадцатилетия тридцатилетия твоей супруги? — балагурил Северцев.
Этому гостю он был от души рад. Усталость как рукой сняло. Забылось даже похожее на озноб ожидание того объяснения, о котором предупредила Аня.
Аня опять ушла на кухню. Проводив ее настороженным взглядом, Обушков тихо сказал:
— Слушай, Михаил Васильевич… Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз. Можно сейчас?
Северцев удивленно взглянул на него и крикнул Ане:
— Анюта, накрывай на стол, а мы пока потолкуем о житье-бытье!
Он жестом пригласил Обушкова в свой «кабинет» — крохотную комнатушку. Зажженная лампа осветила маленький письменный стол, два стула и забитый газетами и журналами шкаф. Оба сели и закурили.
Отведя взгляд в угол комнаты, Обушков заговорил:
— Об этом на Сосновском комбинате никто еще ничего не знает, так что ты не беспокойся…
— Что стряслось, о чем ты говоришь?
— Главк назначил меня сюда… — полушепотом выдавил из себя Обушков, — директором… Вместо тебя. Сам понимаешь… я не навязывался, даже согласия моего не спросили. Ничего не пойму! — он развел руками.
Отодвинувшись вместе со стулом, Северцев резко спросил:
— Выходит, меня сняли?
Обушков вместо ответа достал из кармана бумажку и передал ему.
Вот так оправдались предчувствия, мучившие уже много дней Михаила Васильевича. Удар был нанесен почти смертельный. И не ему одному. Под этот удар он невольно подставил и людей, которые ему верили…
Приказ заместителя министра Бурдюкова гласил:
«1. За умышленный срыв государственного плана горнокапитальных работ по центральной шахте Сосновского комбината и за злостное нарушение финансовой дисциплины директора комбината Северцева Михаила Васильевича от работы отстранить.
2. Временно исполняющим обязанности директора Сосновского комбината назначить товарища Обушкова В. В., которому в трехдневный срок принять дела.
3. За попустительство финансовым нарушениям и непринятие необходимых мер главного бухгалтера комбината Николаева Евгения Сидоровича понизить в должности.
4. Главного геолога Малинину Валерию Сергеевну за использование не по назначению средств капитальной разведки с работы уволить.
5. Тов. Обушкову В. В. отстранить от должности начальника техснаба Барона Я. Н. и за незаконные махинации привлечь его к уголовной ответственности.
6. Исполняющему обязанности начальника главка тов. Птицыну А. И. решить вопрос о возбуждении уголовного преследования в отношении Северцева М. В., Николаева Е. С. и Малининой В. С. за допущенные ими служебные злоупотребления».