— Все шумит, куда-то стремится, — произнесла она. — И бесконечно живет, а зачем?..
Все, что нынче видела перед собой Мария, приобретало для нее какое-то новое, особенное, полное тяжелой грусти значение.
— Почему, ну почему он так сделал?!. Может, что случилось? — спрашивала она себя, не веря ни письму, ни своим догадкам.
Но случилось только то, что нередко бывает в жизни и чего следовало, пожалуй, ей ждать давно… Да, она предчувствовала это, боялась, что будет именно так, но не хотела верить предчувствиям. Всеми помыслами она рвалась теперь в город, к нему, — услышать от него, что значит эта перемена? — но бросить школу было нельзя. Лишь в середине июня закончатся занятия, и она будет иметь возможность увидеть его…
Обдумывая: как быть ей? что делать? — она клонилась к мысли — переждать немного, чтобы прийти в себя, и потом написать ему… Пусть он скажет еще раз — и тогда уж она увидит, что делать с собой, как жить дальше?.. Почему-то казалось, что он ответит непременно, второе письмо будет совсем иным, и все пойдет по-прежнему. Она сумеет простить ему это, забыть…
Уже без охоты она приходила в школу, уроки тянулись вяло, шум и крики раздражали ее, и под конец занятий словно молотками стучало у ней в висках. Идя на репетицию в клуб, она чувствовала, что идет напрасно; голоса на сцене казались фальшивыми, а взгляды молодых людей, обращенные к ней, — ехидными и злорадными. Не иначе, в селе уже знают об отношениях ее с Авдентовым; злые языки уже пустили, наверное, разные сплетни о ней, недаром у детей в ее классе такие затаенные, понимающие лица!.. Как бы хотела она, чтобы никто, ни один человек на земле не знал о происшедшем с нею!..
В семье отношения заметно изменились: в родительских заботах о ней появилась мелочная, совсем ненужная, раздражающая опека; мать стала забывчивой, какой-то робкой во всем — в словах, в движениях, которыми уже управляла плохо. В ней надломилось что-то и сразу состарило намного. Она мучительно ждет, выбирая минуту, чтобы поговорить с Марией, и не умеет найти. И от этого страдает сама еще больше. Забравшись на кухню и не зажигая огня, она сидит иногда подолгу с опущенными на колени руками, о чем-то думает, и если отец громко не окликнет ее, она не услышит, не очнется. Однажды вечером, когда отец был дома, мать, не имея силы молчать больше, подсела к дочери на постель и завела издали, но Мария насторожилась и замкнулась.
— Ты все молчишь… Ну поделись хоть со мной… Тебе самой легче будет, — и ждала, низко над ней склонясь.
Шепотом, полным слез, Мария сказала, чтобы не услыхал отец:
— Не расспрашивай, а то… хуже будет.
Но он услышал и подошел тоже. Он что-то говорил, советовал, стоя над ней, за что-то журил и мать, — ничего не разбирала Мария, ничто не доходило до нее: такая горечь и боль грызли ее сердце, что она, зарывшись головой в подушку, чтобы унять рыдания, вздрагивала всем телом.
— Он написал тебе что-нибудь? — дознавался старик.
— Нет… Я — так… мне больно… мне все надоело!.. — И слезы опять душили ее.
Никто в доме не спал в эту ночь, которая тянулась бесконечно, и кто знает, что думал каждый из них!.. Трудно рассказать о думах и чувствах людей, кого посетило большое горе и кому приходится заново пересматривать всю свою жизнь, чтобы найти более легкий, наименее болезненный для себя и для близкого, самого родного человека выход!..
Утром, лишь только отец ушел в школу, — он нынче встал раньше обычного, — Мария услыхала тихие, тревожные шаги у двери.
Мать не решилась войти к ней и, постояв с минуту, так же тихо удалилась, словно в комнате лежал больной.
ГЛАВА V
У обрыва
Кругом уже звенела и щебетала дружная весна. Росла, кустилась трава, обласканная солнцем; пахучие клейкие листочки тополей распускались в его тепле, а маленькое озеро в лугах за речкой будто улыбалось ему навстречу.
В селе готовились к Первому мая. Там и тут по улицам зардели красные маки развернутых флагов, в яркий кумач оделась и дощатая трибуна на площади у сельсовета, и как-то больше стало всюду людей…
Пестрота нарядов на демонстрации, приподнятое настроение знакомой толпы, собравшейся у трибуны, торжественные речи и шумные всплески оваций — ничто в эту весну не порадовало, не увлекло Марию.
До сих пор ничего не ответил на ее письмо Авдентов. Ей оставалось теперь одно — окунуться с головой в работу, заполнить все дни, чтобы дотянуть до конца занятий в школе.