В раскрытые настежь двери толпа хлынула за ним на улицу, увлекая и Парфена. Откуда-то появились фонари, здание загудело беспокойными голосами. Народ двигался дорогой в гавань, теснясь в нестройных колоннах.
Парфен даже не думал, зачем он идет, нужен ли будет в гавани и что ему скажет Володька, если узнает, что палатка осталась ночью без надзора?.. Он шел вместе со всеми и боялся одного лишь — как бы не отстать от других!.. Задние наступали ему на ноги, торопили, и Парфен старался шагать как можно быстрее…
На перекрестке влилась еще большая группа людей, шли торопливо, не в шаг.
Низенькая, едва заметная во тьме, женщина с фонарем стояла у дороги, пропуская мимо себя строителей, и громко, во весь голос, окликнула:
— Мокроусовская бригада здесь?!
После длинной паузы кто-то ответил: — Нету!
Теперь Парфен узнал по голосу, что это — Варвара Казанцева.
Она потерялась позади во тьме, и только часом позже Томилин увидел ее на барже, когда разгружали цемент.
Проводив своих, Варвара тут же пустилась на розыски мокроусовской бригады, — но та жила в разных местах, да и сам бригадир обитал где-то в землянке, неподалеку от Ключихи. Все спали, землянки были заперты, и она долго стучалась в одну, прежде чем открыли ей.
Молодая работница — в одной рубашке, с растрепанными волосами, с пунцовым, решительным лицом, — загородила собой вход в землянку…
Но полуночная гостья пришла не за тем, чтобы воевать за милого дружка с этой дородной бабой, которая, очевидно, готовилась встретить свою соперницу.
— Таких здесь нет… Тревожат, когда не надо. — И дверь захлопнулась.
Пришлось Варваре стучаться в соседнюю: тут ей указали на землянку напротив. Проходя, она заметила свет в щели, и старческий голос будил негромко: — «Вставай а ты, вставай, доспишь после. Ведь давно приходил человек и просил по совести».
Очевидно, кто-то уже до нее предупредил их. На стук ее вышел Иван Забава.
— Собираются. Вы напрасно трудились… А что там такое приключилось?
— Баржа тонет, а в ней цемент… Живей, живей, — торопила она у порога.
Мокроусову никак не удавалось половчее обвернуть портянку, а когда увивал мочальной бечевкой, она порвалась, и Мартын свирепо выругался, не стыдясь посторонней женщины.
— Ну это напрасно, — заметил парикмахер. — «Будьте взаимно вежливы» теперь везде введено.
— И ночью спокою не дают, — брюзжал Мокроусов, понукаемый Харитонушкой. — Хоть бы платили за это втройне, аль как… тогда бы можно… Ну пойдем, что ли, трещотка.
Иван Забава провожал их, точно старших братьев на войну, и, желая вооружить их хоть чем-нибудь, советовал взять топор, лопату, — не с пустыми же руками идти на эту неурочную работу!
Только половину мокроусовской бригады удалось собрать: кто отказался, кого не нашли дома. Так, ради восьми человек Варвара потратила больше часу.
Виснет над землею ночь, свежий низовой ветер завивает барашковые волны и полощет темными флагами на мачтах. По освещенным огнями сходням, протянутым с баржи на берег, взад и вперед снуют люди. Согнувшись, они поодиночке выкатывают на берег тяжелые — с цементом — бочки, а навстречу им проходят скорым шагом другие. Глухой деревянный гул и частые окрики сопровождают их работу. Оставив мокроусовскую артель у кормового люка, Варвара с Харитоном присоединились к бригаде Насти Гороховой.
Ни Варвара, ни Настя, ни Володька, пробежавший мимо, никто не удивился, видя Парфена на работе.
На корме двое матросов, как на пожаре, качали насосом воду, высоко вздымая руки, а около них стоял Штальмер, выспрашивая о том, когда заметили течь, не было ли на барже кого-нибудь из посторонних.
Когда подошла Казанцева, он допрашивал водолива — сутулого, черного мужика, изловчаясь поймать и уличить на сбивчивых ответах, в которых, действительно, было кое-что подозрительное… Как приступала к работе вторая смена, присланная Штальмером, водолив не видел — был в городе, у сына, а когда бригада Мокроусова, не дотянув до срока, разбрелась по домам, он встретил на берегу двоих, но опять не обратил внимания, да и было уже темно. О причине аварии так ничего и не мог узнать Штальмер.
Варвара нашла Сережку, и оба спустились в люк. При свете фонарей огромная внутренность баржи казалась Бисерову фантастической. Во всех направлениях громоздятся балки в обхват толщиной, частые столбы подпирают палубу, повисшую над головой всей своей колоссальной тяжестью. Недра баржи сотрясаются от непрерывного гула, подобного глухому грому, — это прокатили бочку, и, кажется, она подпрыгивала. Днище баржи завалено бочками — их тысячи, и люди кажутся здесь маленькими, бессильными пигмеями, спустившимися в подземелье, и, мечутся на противоположной стене их косматые, точно испуганные тени.