Отчаянно пытаясь предотвратить новую войну, Климент удвоил свои усилия по предотвращению венгерского вторжения, проводя политику умиротворения. Первые казни предполагаемых заговорщиков и убийц, какими бы дикими и жестокими они ни были, не удовлетворили родственников Андрея, поэтому были необходимы новые, более жесткие меры. Папа потребовал исполнения смертного приговора для остальных придворных, обвиненных верховным судьей, и пригрозил константинопольской императрице отлучением от Церкви, если она не выдаст Карла и Бертрана д'Артуа. В это время Климент также начал выдвигать идею о том, что младенца Карла Мартела следует забрать у его матери Иоанны и отвезти не в Венгрию, как требовала вдовствующая королева Елизавета, а в Авиньон. Если это было компромиссом, то в другом Папа полностью подчинился требованиям венгерской королевы. 28 августа, а затем еще раз 31-го, Климент прямо ответил на скептицизм Елизаветы в отношении готовности папства осудить членов неаполитанской королевской семьи за убийство ее сына, предоставив своему легату кардиналу Бертрану де Де, который наконец достаточно оправился от болезни, чтобы покинуть Авиньон и отправиться в Неаполь, полномочия вести судебное преследование, выносить приговор и, наконец, казнить Иоанну или любого члена королевской семьи, признанного виновным в заговоре с целью убийства Андрея.
В XIV веке государи не вели дневников, не публиковали мемуаров, не открывали приближенному хронисту свои сокровенные переживания и планы, чтобы те донесли их до потомков. Их мотивы нужно выводить из поступков, а это способ довольно неточный. Но даже по этим весьма недостоверным догадкам, похоже, что именно осенью 1346 года Иоанна пережила переломный момент.
Ей было двадцать лет, она была матерью и вдовой, ей противостояли могущественные противники, а ее королевство раздирали горькие раздоры. Ее лишили самых близких советников и заставили беспомощно наблюдать со стороны, как ее бывшие доверенные лица терпели мучения. Женщина, которую она называла матерью, окровавленная и несчастная, томилась в промозглой тьме подземелья вместе со своей внучкой, близкой подругой Иоанны, Санцией ди Катанья. Хотя королеве до сих пор удавалось оградить этих женщин от мучительного конца, она должна была понимать, что речь идет скорее об отсрочке, чем о смягчении наказания. Дальнейшая судьба самой Иоанны также была предельно ясна: без постороннего вмешательства она потеряет сначала ребенка, затем королевство (ведь она понимала, что, если Папа не сделает этого, ничто, кроме ее низложения в их пользу, не предотвратит вторжения венгров) и, в конце концов, свою жизнь. В сложившихся обстоятельствах парализующее волю отчаяние было бы естественной реакцией на предстоящие испытания.
Но Иоанна была государыней в тот период истории, когда это понятие еще что-то значило, и она черпала в нем силы. Королева воплощала собой мужество, настойчивость и, прежде всего, непоколебимую веру в свои права, способности и предназначение. Как правительнице, ей были доступны правовые инструменты, и она их использовала. Похоже, она наконец поняла, что не может позволить папству, или венграм, или Роберту Тарентскому, или Карлу Дураццо, или даже Людовику Тарентскому диктовать или навязывать ей политическую линию. Чтобы сохранить свои прерогативы, она должна была взять инициативу в свои руки.