Голова идёт кругом. То совсем худо, что я перестаю слышать и чуть не падаю, то почти незаметно. Если часто моргать и дышать глубже, становится легче.
Виктория увидела, что меня немного пошатывает и тревожно прошептала:
– Всё в порядке?
– Абсент в голову ударил, – криво ухмыльнувшись, отшутился я.
– Я серьёзно.
– Голова немного закружилась. Уже прошло, всё нормально.
Я попытался изобразить, как бойко я могу идти да с какой гордой осанкой. Дочь это ни капли не убедило.
– Это ведь плохо? Я в смысле, что очень плохо?
– Эх, да, врать тебе не стану, это паршиво. Совсем скоро, наверно.
Отличный момент, мать его, замолчать. Мы погрузились в свои мысли (я уже не уверен, что именно в свои). Никто о хорошем не думает – не получится.
Свернули. В свете уличных фонарей Виктория выглядит болезненно бледной, прямо неживой. Господи, за что же ты дал ей такую судьбу? Моя это вина.
Смотреть, как Виктория погрязает в тоске, стало невыносимо. Я спросил первое, что пришло на ум:
– А дом пятьдесят два на Булыжной улице – что за место?
– Там квартира Дюкарда, – охотно рассказала Виктория.
– У него была квартира?
– Да, перешла по наследству от родителей не так давно. Он рассказал о ней только мне. Сам в неё возвращаться никогда не хотел, да и приглашать туда тоже не собирался никого. Что-то у него там осталось, неприятные воспоминания. Надеюсь, он будет не против, если я с Адамом и Роде какое-то время там поживём…
– И хорошая квартира? – спросила я без интереса. Чисто поддержать разговор.
– Он один раз приводил меня посмотреть. Честно говоря, я напросилась. Там очень уютно, мило. Его родители хорошо зарабатывали, он, вообще, из приличной семьи.
– Что его тогда сподвигло стать преступником?
– Насколько я знаю, его выгнали из дома. Не знаю, что он натворил, но его пятнадцатилетним ребёнком просто взяли и выгнали. Наверно, это было сделано его родителями в сердцах, они, скорее всего, хотели его тут же вернуть, а он воспринял всё слишком буквально и побрёл скитаться по улицам.
– То есть, стал бандитом по недоразумению? – тупо переспросил я.
– Это всего лишь моя догадка. Дюкард лишь вскользь упоминал этот момент. На самом деле, так со всеми: у каждого в банде было столько скелетов шкафу, о которых я не подозревала. Приходилось доверять людям, о которых я знала… у некоторых только имя.
– Роде говорил, что у многих имена ненастоящие, – вспомнил я эпизод откровенности разбойника на снайперской позиции.
Виктория поджала губы и согласно покивала.
– Да, есть и такое. Чего пенять на них, я и сама меньше четырёх лет назад раскрыла своё имя. До этого была просто Белой Бестией. «Бестия» – слово-то хорошее: в нём и дикость, и хитрость, и свирепость. Но невыносимо становится, когда так тебя зовут даже близкие люди. А у тебя, пап, были прозвища?
Надо подумать. Чёрт, не помню такого. Вроде как, не слишком это хорошо: настоящего уважения, якобы нет, раз нету прозвища.
– Нет, но был в Ордене один человек, он меня постоянно называл по фамилии. Бесило жутко. Да и не ладили мы с ним, так что я вообще еле это терпел.
– Тебе не нравится наша фамилия?
– Нет, она неплохая, но имя-то для чего?
Мы перешли улицу. Город кажется пустым, но не от того, что наступила ночь. Какое-то запустение чувствуется в домах, за углами, в темноте переулков. Словно жители испарились, словно они знали что-то такое и поспешили уехать подобру-поздорову. Я смотрю вокруг, вижу одного-двух припозднившихся прохожих, и эта идея не кажется мне неправдоподобной.
Ряды горящих фонарей, но их свет не падает никому на плечи. Одиночество впервые не успокаивает меня.
– А мне наша фамилия кажется какой-то… хриплой, – продолжила Виктория прерванный разговор. – Звуки глухие, невыразительные.
– На альбионский манер звучит лучше, – уточнил я.
– У твоих друзей фамилия Шорш, верно?
– Да.
– Это совсем странная фамилия, не звучит совсем. Как будто не слово, а звук какой-то, словно кто-то чихнул. А у девичья фамилия у Салли как?
– Фер. Ф-е-р.
Виктория, услышав краткую и лаконичную фамилию детектива, почему-то ничего не ответила. Может, ей нечего сказать, но мне, почему-то, первым в голову пришла неприязнь дочери к супруге Истера. Не желает при мне демонстрировать отношение к ней.
В том, что они сильно не поладили, сомневаться не приходится.
И в этой ситуации мне немного стыдно за обеих.
Господи, как же холодно! Мы не взяли экипаж лишь потому, что они словно растворились. Протопав не меньше полумили, не встретили ни одни колёса.