— Не стану лукавить, господин Следователь, Иона, так, кажется, велено называть пропащую душу, представлял для меня некий интерес.
Я вытаращил глаза, парад неожиданных откровений продолжался.
— Из всей мужской братии на этой посудине, — Дама пренебрежительным взглядом обвела интерьер яхты, преобразованный из шхуны, — он, сама не знаю почему, единственный привлекал меня как… самец, ну, вы понимаете, о чем я.
— Кажется, да, — выдавил я из себя, лихорадочно пытаясь припомнить внешние данные Ионы.
— Я направлялась к нему в ту ночь, сама, было так тоскливо перекатываться по своей пустой кровати в одиночку, но возле его каюты в столь поздний час царило какое-то неуемное оживление, прямо пробка на Пятой авеню. Мне пришлось провести добрых четверть часа в обнимку со спасательным кругом и пожарным багром в коридорной нише, пока на аудиенцию к моему… предмету желания стремился то Помощник Кэпа… — она мечтательно закатила глаза. — Хороший экземпляр, но туповатый, — за дверью кашлянули, — то этот недоделок в полосатой «пижаме», судя по бегающим глазкам, первостатейный аферист. В общем, когда паломничество наконец закончилось, я, понимая, что каюта пуста, все же заглянула туда, на всякий случай.
— И? — спросил я насмешливо.
— И убедилась, что его койка такая же безлюдная, как и моя, — Дама в отчаянии прикусила губу, вспомнив прошедшие события.
— Ваши показания обеспечивают алиби двум пассажирам, — сказал я, внимательно разглядывая серьги в виде двух свисающих змей с блестящими желтыми глазами.
— Без проблем, — коротко ответила «повелительница страусов». — Я свободна?
— Да, — кивнул я с улыбкой и записал на конверте: «Дама 7».
Шаги Помощника, отправившегося за очередным подозреваемым, гулко застучали по трапу и стихли. Я, оставшись в одиночестве, мысленно обратился к надписи, что нацарапал в раздумье на стене своей каюты. Взять, к примеру, ее, Даму. В своем похотливом желании она готова нарушить Закон Божий, «принадлежа» одному (Создателю), Дама страстно желает принадлежать, уже без кавычек, кому-нибудь другому, или Игрок, тянущий руку к чужому перстню, по сути посягающий на решение Творца наделить им одного, но не дать другому. Не беря в расчет причин подобного решения Бога (кому же по силам, кроме Него Самого, разобраться в них), он, Игрок, перечит Ему, Его воле. Не означает ли сие, что вся наша жизнь, когда она полна греха, есть спор (а не разговор) с Богом?
Мысль эта начала захватывать меня, но в дверь постучали, и на пороге кают-компании возник молодой человек, скорее даже юноша, о коих принято говорить — столичный хлыщ. По всему было видно, этот экземпляр тщательно следил за модой, был внимателен к мелочам в одежде и аксессуарам (чего стоили запонки на клубном пиджаке и пряжка ремня), но взгляд его блуждал, лицо было бледным, а губы, по-детски припухлые, «цеплялись» за щеки обиженным бантиком.
— Обращайтесь ко мне «Кавалер», — вместо приветствия сказал юноша и плюхнулся на диван, закинув ногу на ногу так, что начищенные до блеска туфли крокодиловой кожи оказались на уровне моих глаз.
— Что можете сказать по существу? — как можно более казенным тоном обратился я к Кавалеру, чтобы слегка сбить «напудренную» спесь с его раздутого эго.
Кавалер долго мялся, вздыхал, ерзал на диване, пытаясь найти удобное место для тощего зада или просто выиграть время, дабы собраться с мыслями.
Я решил «помочь» ему и с суровым прищуром (мне показалось, так правильно) прохрипел:
— Нам все известно.
Юнец икнул, сгорбился и… сдался, пропустив мимо ушей непонятное «нам»:
— Да, я солгал всем об этом наглеце, но сделал это из…
Кавалер снова вернулся к любимому занятию, начал покусывать губы и заламывать руки.
— Я жду! — рявкнул я так, что Помощник распахнул дверь каюты с вопросительной миной на лице.
— Я защищал Даму! — воскликнул юноша. — Иона хвалился всем, что она бегает за ним, ведет себя вызывающе и… похотливо. Он много еще что наговаривал на самую прекрасную женщину на земле, и мне пришлось сказать пассажирам «Сирены» о нем неправду.
— Вы влюблены в Даму, — догадался я.
Юный Ромео закрыл лицо руками:
— Увы, безответно.
Я поднялся и походил по каюте, разминая затекшие ноги и усиленно морща лоб (наверное, так делали все настоящие сыщики). Кавалер притих на своем месте, и только его глаза, неотрывно следящие за моими перемещениями, вызывали в нем жизнь.
— А ведь у вас, батенька, — неожиданно остановившись, я навис над подозреваемым, — как у лжесвидетеля и любовного соперника, был мотив.