Музыкантов молчал и не отрывался от трубы. Кузьма сидел над ним и внимательно наблюдал, как багровеет его шея.
— Ты ведь думал, что никто не узнает, правда? Вот видишь, молчишь. Совестно. Мне тоже совестно за тебя… — Музыкантов продолжал молчать. — Теперь я ведь все расскажу ребятам. Я им скажу: «Посмотрите на этого человека, который только с виду такой тихий. Посмотрите на него внимательно, товарищи, — вот он, который не пьет водку и пиво, скромно ведет себя с молодыми девушками. Вот он, который самый прилежный и дисциплинированный спасатель. Не верьте — скажу я им — его кроткому виду. Он притворяется таким, чтобы скрыть свои страшные пороки. Он недавно обворовал своих же товарищей, а затем покушался на их жизнь и теперь спокойно смотрит им в глаза. Он гнусный лицемер. Осторожней с ним, люди. Он к тому же верит в бога, но это не мешает ему прикарманивать вещи, которые ему не принадлежат, а также сыпать сахар в бензобак…»
— Я ничего этого не делал, — еле выговорил Музыкантов. Кузьма видел, как дрожит труба в его руках.
— Конечно, конечно, транзисторы и фотоаппарат сами ушли из водолазки, а сахар из твоего кармана самостоятельно проник в бак. Завтра же утром, как все соберутся, все как есть расскажу ребятам. Пусть знают, с кем они имеют дело. А там уж сами они решат, как быть с тобой.
Он облокотился на перила и стал смотреть на пляж. Неожиданно его ноги поднялись в воздух, и Кузьма почувствовал, что готов вылететь с вышки вниз. Он уцепился руками за перила и оглянулся. Он увидел багровую от натуги и злости шею Музыкантова. Тот обхватил его ноги и пытался скинуть Кузьму вниз. Кузьма ударил ребром ладони по натуженной шее. Руки ослабли, и Кузьма встал на ноги. Музыкантов так и остался сидеть на корточках у его ног. Кузьма пожалел, что ударил слишком сильно. Он присел рядом с Музыкантовым.
— Ну что, болит? Что же ты так неловко? Осторожней надо. Так недолго и совсем сломать шею. — Кузьма посмотрел вниз. На мягком от солнца асфальте лежали обрезки рельс, предназначенные для мертвых якорей под буйки. Он снова перевел взгляд на Музыкантова. Тот так и сидел, скрючившись, спиной к нему, Внезапно Музыкантов выпрямился, в его руках сверкнула объективом подзорная труба. Кузьма перехватил его руку, вывернул, бережно вынул из безжизненной кисти подзорную трубу и положил ее на телогрейку. Потом немного отпустил руку Музыкантова и влепил ему громкую пощечину.
— Всякое терпение с тобой лопнет, — оправдался он. Музыкантов смотрел на него ненавидящими глазами.
— Все равно тебе не жить… — прошептал он.
— Ну, это ты слишком, — дружелюбно сказал Кузьма, — я еще поживу. Еще, бог даст, и женюсь. Ты не первый, не последний, кто говорит мне подобные вещи. Если б принимать все это всерьез, то никаких нервов не хватит. Так что ты не расстраивайся, все будет хорошо.
— Я все равно убью тебя… — сказал Музыкантов. Он сидел набычившись. По веснушчатым щекам его катился пот. Волосы на лбу слиплись. — Ты ничего завтра не расскажешь на станции. Я все равно убью тебя.
Кузьма улыбнулся. Эти страшные фразы Музыкантов произнес так неуверенно, словно он не угрожал, а просил что-то у него.
— Сколько тебе лет? — спросил Кузьма.
— Восемнадцать. Я все равно зарежу тебя сегодня…
— Зарежешь, зарежешь, — успокоил его Кузьма, — только не нервничай. Подожди, я сейчас свой паек принесу, и мы с тобой подкрепимся. Только ты никуда не уходи отсюда, я сейчас через пять минут приду.
Музыкантов ничего не ответил. Кузьма слетел по лестнице в дежурку и достал свой паек. Газета, в которую он был завернут, промокла, и сквозь нее сочился помидорный сок и наполнял все вокруг приторно кислым запахом. Вероятно, на его завтраке кто-то отдыхал. Кузьма на цыпочках подошел к лестнице и прислушался. Потом, стараясь не скрипеть перекладинами, полез наверх. Перед самым люком он остановился и снова прислушался. Над его головой раздавались быстрые шаги. Музыкантов шлепал босыми ногами из угла в угол наблюдательной площадки. «Убивать вроде не собирается пока. А там посмотрим…»
— Толя, держи! — крикнул Кузьма и поднял над головой сверток. Он увидел склонившееся над ним лицо Музыкантова. Тот немного помедлил, но сверток взял. Кузьма вылез на площадку. Толя протянул ему сверток, из которого падали на пол рубиновые капли и испарялись на солнце. Кузьма развернул завтрак, закинул раздавленные помидоры в море, достал припасенный в дежурке длинный водолазный нож и нарезал копченую колбасу. На ровных тонких ее кусочках, как только их коснулось солнце, проступили бисерные капельки жира. Хлеб он искромсал на щедрые лохматые куски.