А мама ничего не говорила. Только кашляла и кашляла, и плечи ее содрогались. Мы пробовали пар: я держала полотенце у нее над головой, Энни подносила снизу миску, а Агнелла сидела на полу рядом и держала маму за руку.
Твердым шагом в комнату вошла Генриетта.
– Слишком много народу, – заявила она и заставила нас выйти.
Мы ждали на кухне и по очереди сидели с мамой. В воскресенье ничего не изменилось. Джим лежал в гостиной, мама – в спальне, а доктор Хейли ходил от одного к другому и почти ничего не говорил. В обед мы съели холодную картошку с ломтиками бекона, но вечером жена Джо Мерфи принесла кастрюлю тушеного мяса и свежеиспеченный черный хлеб. В понедельник на работу я не пойду. Пойдет только Роза и объяснит мистеру Бартлетту, почему меня нет.
Пришли мамины братья, а еще тетя Кейт и тетя Нелли с дядей Стивеном, дядя Майкл со своей женой, Мэри Чемберс. Доктор Хейли позволил каждому побыть с мамой всего несколько минут.
– Как ты себя чувствуешь, Бриди? – спрашивали они у нее, и она старалась улыбаться.
Так прошло два дня, и доктор Хейли сказал:
– Все. Ей нужно отдохнуть.
Мама только спала и кашляла, а в промежутках могла съесть лишь немного супа да выпить чая.
– Мама, мамочка, – снова и снова бормотала я, когда наступала моя очередь сидеть с ней. Она пыталась что-то ответить, но вновь начинала кашлять. – Не нужно, мама, лежи спокойно.
Мы ничего не сказали ей, когда рано утром 30 июня умер Джим. Джим, мой молчаливый брат, всегда держался обособленно, но был хорошим парнем. Ох, Джим, я ведь почти не знала тебя! Ты потерялся в большой и беспокойной семье. А я была слишком занята перепалками с Генриеттой, чтобы замечать тебя. Прости меня, мой дорогой Джим. Покойся с миром. И я продолжала молиться: «Господи милосердный, Ты взял у меня брата. Но оставь мне мою маму, прошу Тебя, Господи! Пожалуйста!»
Эд забрал тело Джима в свое новое похоронное бюро. У нас была всего одна ночь, чтобы помянуть его, а на следующее утро уже состоялась траурная месса. Когда все ушли в церковь, я осталась с мамой.
Она проснулась.
– Джим, Нони. Как там Джим?
– Хорошо, – начала было я.
Но она не поверила и попыталась сесть на кровати.
– Джим? – позвала она. – Джим?
– Он… он умер, мама. Сейчас его как раз отпевают.
Она отвернулась, полезла рукой под подушку и начала что-то искать там.
– Ты ищешь свои четки, мама?
– Да, пожалуйста.
Я достала из выдвижного ящика ее четки и вложила их ей в руки. Она снова откинулась на подушки и начала перебирать деревянные бусины, которые для нее вырезал мой отец.
Она перекрестилась.
– Во имя Отца, – удалось произнести ей до очередного приступа кашля.
– И Сына, и Святого Духа, – закончила я за нее. Затем я прочитала «Отче наш» и первую молитву «Радуйся, Мария».
Непрерывный кашель ослабил маму, но она старалась молиться вместе со мной. Дойдя до строчки «сейчас и в час нашей смерти», я осознала, как мне ненавистны эти слова.
– Держись, мама, – прошептала я ей. – Ты должна пережить это.
– Я устала, Нони. Я так устала.
– А ты отдохни, мама, – уговаривала я.
– Нони, – сказала она мне. – Ты должна вести себя правильно, Нони. Пообещай мне. У женщины есть только ее доброе имя, а без него…
Ее снова одолел приступ кашля.
– Успокойся, мама.
Я погладила ее лоб. Почему она сказала это сейчас? Я не видела Тима Макшейна – и даже не думала о нем с прошлой недели. Я очень тревожилась за маму.
– Мама, – прошептала я.
Она закрыла глаза. Дыхание ее стало ровным. Она заснула. «Мама проснется, и ей станет лучше», – подумала я. Но ошиблась.
Слава богу, в ее последний час мы все были рядом с ней. Даже мой брат Эд с женой, которые приехали из Индианы.
Генриетта стояла на коленях у ее кровати и всхлипывала. Энни замерла между Майком и Мартом, позади них – Эд с Агнеллой, у самой двери – мальчики Генриетты. Я сидела на кровати рядом с мамой, держала ее за руку и гладила по голове… Но даже не была уверена, что она все еще жива.
Вдруг мама открыла глаза.
– Пэдди, – сказала она, глядя куда-то в сторону окна, а потом очень четко произнесла: – Ваш отец пришел забрать меня домой.
В тот же миг она умерла. Душа оставила ее тело с ужасным звуком – предсмертным хрипом.
Она ушла. И мы, все остальные, почувствовали себя еще более одинокими, чем когда бы то ни было.
Тим Макшейн пришел на панихиду по моей матери, появившись в ритуальном зале похоронного бюро «Келли и Доран» вместе с Долли Мак-Ки. Долли встала рядом с гробом и спела «Аве Мария» – это было незабываемо. Тим Макшейн пожал мне руку, но я ничего при этом не почувствовала. Ну и слава богу. Я думала только о маме. Как я буду без нее теперь?