«Десять розариев!» – с ужасом подумала я. Буду читать их в трамвае, пообещала я Пресвятой Деве. Тут слишком тихо, но слишком много разных голосов.
Я встала и вдруг заметила пристроенный на ограждении алтаря ящичек с надписью «Прошения». Рядом лежала стопка листов бумаги и карандаш на нитке.
Прошения. Но что бы мне такого попросить? Я вспомнила, что у Сестер из школы Святого Ксавье было универсальное решение для этого. «Молись об особом желании», – говорили они. Вот я и написала на бумаге: «Особое желание», – после чего сунула ее в щель ящика. Я и сама не знала наверняка, чего хотела.
Уже выходя из церкви, я вспомнила еще об одном святом – Августине. «О Господи, очисти меня, но только не сейчас!» И на этом – аминь.
Той зимой я начала рисковать. Задерживалась с Тимом после работы, пропускала ужин, возвращалась домой в полночь.
А однажды, в январе 1911 года, придя домой ранним утром, я встретила Генриетту, которая дожидалась меня.
– Ты где была? – спросила она.
– Просто увлеклась, – ответила я, – задержалась в студии и потеряла чувство времени.
– Увлеклась? Так вот как это сейчас называется? Я видела, как ты выходила из автомобиля. Чей он? – напирала Генриетта.
– Ночной портье подбросил меня до дома.
На самом деле за рулем была я, а Тим в это время клевал носом на пассажирском сиденье. Я гордилась тем, что он научил меня водить машину.
– Как его имя?
– Мартин Смит. Он живет на юге, неподалеку от Пятьдесят пятой улицы. Ты его не знаешь.
Мне следовало бы придумать имя получше, но Генриетта все равно почти не слушала меня, а лишь скорбно качала головой.
– Ты испорченная. И всегда такой была. А теперь ты еще и позоришь нашу семью!
– Что?
Господи, неужели она все знает?
– А как еще? Являешься под утро, разъезжаешь по городу с каким-то ночным портье!
Слава богу, что она такой сноб.
– Генриетта, брось. Я иду спать.
– А я иду будить Майка, чтобы открыть ему глаза на то, кем его напыщенная сестричка является в действительности.
Я схватила ее за руку:
– Не смей и близко подходить к Майку, или я…
– Или ты что? – Она рассмеялась мне в лицо. Все, сейчас начнется истерика. Но нет. Она вдруг прекратила смеяться и улыбнулась. – Ты думаешь, что Майк мне не поверит. Но я добуду доказательства. Я давно знала, что ты что-то замышляешь. И я разоблачу тебя, Нони. Обязательно разоблачу.
С этими словами она отправилась досыпать.
Ох, ничего себе. Я не на шутку распалила ее. Господи Иисусе. Пресвятая Богородица. Помогите мне.
Но на следующее утро сестра не сказала мне ни слова, и я снова, как всегда по утрам, побежала на трамвай, чтобы успеть на работу. Только теперь Арчер-авеню была наводнена автомобилями. В основном – «Модель Т». Цены на них так упали, что рабочие парни могли позволить себе покупку машины. Майк утверждал, что человек, который их производит, Генри Форд, – ирландец, хотя сам Форд не слишком рекламировал свое происхождение. Да и на ирландский манер его фамилия должна была бы писаться не «Форд», а Forde. И все же Майк чувствовал какую-то связь с Фордом, покупая такой автомобиль. Надо сказать, он очень правильно сделал.
Майк и Эд с друзьями организовали нечто вроде клуба под названием «Ирландское товарищество», где обменивались историями успеха наших соотечественников. Все члены этого клуба прилично зарабатывали, причем не только на тавернах и в политике. Взять, к примеру, Джона М. Смита с его мебельным магазином, хоть Майк и говорит, что это позор, что тот стесняется своего имени Мерфи – так всем было бы понятно, что он ирландец. Сейчас у нас уже пруд пруди адвокатов и докторов, которые строят большие дома вдали от традиционных районов поселения эмигрантов. По мере продвижения ирландцев далее на юг, запад или север – в зависимости от того, в каком районе они начинали, в южном, западном или северном, – в городе появилась куча новых гражданских округов. Генриетта помалкивала, и я была благодарна ей за это. Я уже почти радовалась, когда наступал август и Тим уезжал в Саратогу.
По воскресеньям Майк возил нас на своей машине на прогулку. Генриетта взбиралась на переднее сиденье «Модели Т» рядом с ним, а мы с Мартом, Энни и детьми Генриетты устраивались сзади. Ехали по бульварам, которые соединяли городские парки. Генриетта больше всего любила бульвар Гарфилд. Она знала, кому принадлежит тут каждый дом.