— Эй, ну хоть кто-нибудь! — позвала Стефа и вдруг закашлялась, поперхнулась вишнёвой косточкой и наделала такого шуму, что её тут же достали из шкафа, а с ней — вишни и пироги, сколько было.
— Ну вот, мы тебя спасли, откачали, мы забрали у тебя этот странный пирог, и несуществующие вишни, которые ты поедала сутками, тоже забрали, — говорили Стефе выстроившиеся вдоль проспекта люди, делая обеспокоенный вид. — Мы накормим тебя питательным бульоном из куриных ножек, и твоя кожа больше не будет липнуть к ребрам, а бульон зальётся в желудок, постепенно доберётся до головы и будет омывать твой мозг, как Тихий океан — Африку.
— Эй-эй, полегче! — возмутилась Стефа. Она хотела было отогнать всех этих добрых людей от своего шкафа и спасти оставшийся на верхней полке кусок пирога, но руки не слушались, как будто были из пластилина.
— Ой, смотрите, худеет! — крикнул из толпы мальчик. Стефа посмотрела на свой палец-мизинец и заметила, как кожа вокруг него сначала надулась в шарик, а после лопнула, и палец-мизинец стал тонким, как фломастер или даже шариковая ручка.
— Бульона, бульона! — закричали собравшиеся. Им показалось, что Стефа худеет от долгого жевания своих ягод, а это, как известно, не жизнь.
— Ягоды — это не еда! — поучительно причмокнула женщина, дожёвывая печёночную котлетку. Тем временем, питательный бульон уже плескался в голове Стефы, но она продолжала худеть и съёживаться, как модель Твигги или как дырявый воздушный шарик.
— Удивительное дело, — подумала Стефа. — Все эти люди так беспокоятся обо мне! — а больше Стефа ничего не подумала, потому что куриный бульон уже поднялся вдоль позвоночника и ударил ей в голову.
— Смотрите, она же мягкая совсем! — удивилась какая-то девочка и осторожно тронула Стефу пальцем. Бок Стефы спружинил, как мягкий батут, на котором прыгают дети в день молодежи на главной площади Клецка.
— Ох, у неё как будто рёбра растворились! — запричитали выстроившиеся вдоль проспекта люди. — У неё будто костей недостаёт! Наверное, она ела вишни вместе с косточками, и благодаря этому и кости, и рёбра, и даже череп её были жёсткими и твёрдыми. А теперь вот даже голова мягкая, как будто вся — из бульона. Стефа, ты только не расстраивайся! — уговаривали мягкую Стефу собравшиеся на площади люди. — Мы все без косточек — и ничего, зато локти в разные стороны гнутся. Но Стефа уже не расстраивалась, потому что вся она была теперь бульонная. Какие-то мальчики и девочки постояли ещё немного рядом с пластилиновой Стефой, у которой тоже локти теперь гнулись в разные стороны, и разошлись. Они ведь не желали ей ничего плохого, а то, что залили в неё куриный бульон, — так это не со зла, а потому, что так лучше.
— Ты ведь не будешь снова есть вишни? — спросили напоследок дяди и тёти, подводя пластилиновую Стефу к её шкафу. Но Стефа не отвечала — не потому, что куриный бульон залил её всю, до дна. Просто за щекой у неё лежала последняя вишнёвая ягода, а в ней — вишнёвая косточка, а в косточке — вся Стефа, её скелет. И там, за щекой, она растила своё новое вишнёвое дерево, потому что без вишен — нельзя, слышите? Нельзя без них, и лучше, наверное, косточкой поперхнуться виш-нё-вой, чем цедить этот теплый питательный жирный бульон.