Блад помрачнел и отвернулся: все эти дни он не переставал думать об Арабелле, понимая, что она потеряна для него. И все же, не желая смиряться, он твердил себе, что решение обязательно найдется. Просто нужно время...
— Прошу прощения, если я затронул ваши чувства, капитан Блад, и что говорю откровенно, — услышал он голос дона Мигеля. — Мисс Бишоп, ваша невеста. А как же она? Неужели вы не попытаетесь...
— Выкрасть ее? — закончил за него Питер и горько усмехнулся: — Чтобы она связала свою жизнь с беглым преступником? Нет. Но я все же надеюсь, что однажды...
— Если у вас возникнут... разногласия с вашими людьми, либо вам просто потребуется корабль, сможете ли вы известить меня? — вдруг спросил де Эспиноса, испытующе глядя него.
Бладу понадобилось несколько мгновений, чтобы справиться со своим изумлением.
— Не представляю, как бы это было возможно, дон Мигель.
— Тогда так: я все еще в состоянии снарядить корабль, и через два месяца он придет в одну уединенную бухту, к западу от развалин Сан-Фернандо-де-Монте-Кристи. Там я буду ждать вас. Скажем... десять дней. Я напишу координаты, благо, здесь есть все необходимое, — он указал на стоящий возле переборки стол, на котором были письменные принадлежности, оставленные или попросту позабытые помощником Хитчем.
Подойдя к столу, де Эспиноса макнул перо в чернила и быстро написал несколько цифр, а затем нарисовал набросок береговой линии.
— Теперь я не понимаю, зачем вам это, — заметил Питер, все также удивленно наблюдая за действиями испанца.
— В нашей семье принято платить сторицей за зло... и добро, — дернул уголком рта де Эспиноса.
— Вряд ли до этого дойдет, но в любом случае — благодарю вас.
— Питер, пора, — на пороге каюты стоял хмурый Волверстон.
— Прошу вас, дон Мигель, — приглашающе махнул рукой Блад.
Когда они поднялись на палубу, то обнаружили, что туман почти рассеялся. По правому борту проступил изрезанный бухтами берег, до которого было не больше полумили.
— Шлюпка ждет вас, — Блад указал вниз, где на волнах покачивалась шлюпка с четырьмя гребцами. — Наши пути расходятся, и, вероятно, — навсегда.
В темных глазах де Эспиносы появилось нечто похожее на сожаление. Однако почти сразу его взгляд вновь стал непроницаемым.
— Прощайте, капитан Блад, — сказал он и неожиданно протянул руку. — Но... помните о моих словах.
— Я не забуду, — после паузы ответил Блад, пожимая ему руку: — Прощайте, дон Мигель.
Конец