Стоун рассматривал Михайлова, и Николай не стал огорчать его, отводя глаза в сторону. Он почувствовал, как это обрадовало Джека.
— Спасибо, Джек, вы все сделали, как я просил. Но у меня есть некоторые предложения и условия. Мой приезд — это частная, неофициальная поездка, поэтому ни с кем из коллег, кроме вас естественно, я в клинике общаться не намерен. Но это не означает, что вы не можете познакомить меня со своими коллегами — друзьями. На операциях могут присутствовать только вы и одна из операционных сестер по вашему выбору, для других доступ в операционную закрыт полностью. При проведении операций на сердце можете пригласить кого-нибудь из кардиохирургов, одного. Видеозапись операций исключается полностью. И еще — я не знаю ваших расценок, поэтому прошу этим вопросом заняться вам и определить, сколько бы вы взяли за проведение таких операций. Завтра с утра едем в клинику, и я делаю первых 5 операций до обеда. После обеда хотелось бы осмотреть Нью-Йорк, его достопримечательности, побывать в магазинах… Через 5 дней можно поехать на виллу. Вот, практически, все.
Ошарашенный Стоун не находил, что ответить, но, немного погодя, пришел в себя.
— Извините, Ник, но это физически невозможно… и потом — как проводить операции без анестезиологов, вы, вероятно, забыли о них?
— Джек, — рассмеялся Михайлов, — у русских есть поговорка: «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Длительность операции не более 10 минут, наркоз не потребуется, боли никто не почувствует. — Он снова улыбнулся, — и давайте, не станем обсуждать более эту тему.
— Хорошо, но все-таки позвольте несколько слов, я доктор медицины, но не могу представить себе операции такого уровня — 10 минут, без анестезиологов и боли… Я принимаю все ваши условия и более об этом не говорим.
Стоун спал плохо, практически он дремал, забываясь на некоторое время, но в голову постоянно возвращалась одна и та же мысль — он старался предугадать ход операций, строил всевозможные версии и не находил ответа. Под утро уснул, но будильник не дал ему выспаться. Стоун повернулся на другой бок, отмахнувшись от звонка, как от назойливой мухи и резко вскочил, вспомнив об операциях. Вчерашнее непонимание сменилось волнением, которое не уходило со временем, он курил сигарету за сигаретой, думая о пятерых больных, кого первыми взять на стол.
У себя в клинике, в своем кабинете, он чуточку успокоился и подал Михайлову 5 историй болезни — 5 человек, родственники которых в будущем могли причинить ему меньший вред при неудачном исходе.
Наблюдая, как Михайлов перелистывает листок за листком и, понимая, что за это время невозможно прочитать и строчки, все больше склонялся к мысли, что прибывший русский доктор — шарлатан от медицины. Но Михайлов опять ошарашил его, он заговорил о больных, словно досконально изучил истории болезни и мысли о шарлатанстве исчезли из головы Стоуна. «Видимо, он действительно гениален», — подумал он.
— Доктор Стоун, — официально обратился к нему Михайлов, — я бы хотел познакомиться с операционной медсестрой, вы можете ее пригласить сюда?
— Да, конечно, но она уже, наверное, в операционной, помылась и готовит инструменты.
— Это ничего, — ответил Михайлов, — все-таки я хочу с ней переговорить.
Стоун позвонил, и вскоре в кабинет вошла сестра, он представил ее, как Катрин Джексон, одну из лучших операционных сестер клиники. Высокая и молодая сестра, наверное, не подошла бы под стандарты манекенщицы и фотомодели из-за слишком узкой талии и широких бедер, все другое соответствовало идеалу. Хотя мужчинам такие нравились больше, чем сухие модельные телки из рекламного бизнеса. Михайлов спросил себя: «Где же она лучше — в операционной или постели. Впрочем, мне все равно»… Маленькие недостатки профессионализма компенсировались красотой и покладистостью, что в обычных случаях составляло основу большинства секретарш и некоторых медицинских сестер. Но Катрин не подходила под стандарт из-за гипертрофированной застенчивости и частенько вместо слов она отвечала на вопросы краской лица.
Вот и сейчас она стояла перед Михайловым с пунцовым лицом, придающим ее облику необычную привлекательность. Ей хотелось получше разглядеть выдающегося врача, но она еще ниже опускала глаза при таких мыслях.
— Катрин, — обратился к ней Михайлов, протягивая историю болезни, — вот этот больной пойдет первым, остальные по вашему выбору. В предоперационную проводите охрану Стокфорда, они уже проинструктированы и кроме вас и господина Стоуна туда никто не войдет. Стерильные халаты и инструменты не нужны, только перчатки, больным не нужно делать премедикацию. Голый больной должен лежать на столе, накрытый простынью до пояса. Будете готовы — сообщите.
Озадаченная Катрин вышла из кабинета Стоуна в недоумении — почему не нужны стерильные халаты и инструменты, как он будет давать наркоз? Но она выполнила все пожелания Михайлова и вскоре они уже были в операционной.
Больной лежал на столе, прикрытый до пояса простынью, Михайлов подошел к нему.
— Я доктор Михайлов, — представился он. — Операция продлиться 10 минут и вы будете здоровы. После операции вы должны соблюдать дозированную нагрузку, ваши мышцы отвыкли от физической работы, через две — три недели можете заниматься любым видом спорта, если хотите, и чувствуйте себя вполне полноценным человеком.
— Спасибо доктор, я очень рад и благодарен, что вы приехали сюда, даже не вериться, что столь сложная операция длиться 10 минут. А когда я смогу ходить, вставать после операции?
— Через 10 минут, — ответил Михайлов и приказал: — Спать.
Больной закрыл глаза, и Михайлов решил пояснять все свои действия.
— Пациент находится в глубоком сне, достаточном для проведения безболезненных манипуляций. Рак правого легкого, операция проводится обычным переднебоковым доступом. Катрин, пожалуйста, перчатки…
Надев их, он начал операцию, снова комментируя вслух:
— В операционной мною создано определенное поле, в котором не могут выжить болезнетворные микробы и вирусы, в настоящее время здесь все абсолютно стерильно. Разрез проводится не скальпелем, а силой внутренней энергии, — пояснял он Стоуну и Катрин свои действия, — разрез от III ребра до соска по парастернальной линии, огибаем сосок снизу и по верхнему краю IV ребра, кзади до подмышечной области.
Михайлов провел рукой над обозначенной им линией, кожа и подкожно жировая клетчатка расслоились, обнажая фасцию. Разрезанные ткани нигде не кровили, Катрин от удивления всхлипнула:
— Боже!..
Михайлов улыбнулся и посмотрел на округлившиеся глаза Стоуна.
— Кровить не будет, все сосуды, которые нельзя отодвинуть в сторону, пережаты. Далее рассекаем фасцию, большую и малую грудные мышцы, передние зубчатые мышцы. Грудную полость вскрываем по IV межреберью. Вот, пожалуйста, легкое перед вами…
Стоун, проделавший за свою жизнь не одну тысячу операций, подобного не видел. Его поразил цвет некровящих тканей, разрезанных невидимым «скальпелем». В грязно-сером легком, словно паук с множеством щупалец, застряла беловатого цвета опухоль, высасывающая последние силы, разрушая ткани и кровеносные сосуды. Стоуну стало дурно.
— Не стесняйтесь, наклоните голову вниз, — посоветовал ему Михайлов, — я подожду, пусть кровь прильет к голове.
Бледный, как полотно, Стоун опустился на табурет, пододвинутый заботливой Катрин, наклонил голову между колен и, подождав немного, выпрямился.
— Прошу прощения, все нормально, — с трудом произнес он пересохшим горлом, — продолжайте доктор.
Михайлов повернул руку ладонью вниз и поднес ее к опухоли, она приподнялась слегка вверх, зацепившись своими многочисленными щупальцами за ткани легкого, и замерла на мгновение. Потом щупальцы стали отрываться от здоровых тканей, отклеиваться по очереди и прилипать к перчатке Михайлова. Наконец опухоль оторвалась вся и зависла на руке, извиваясь белыми нитями, казалось, она прыгнет сейчас и вцепится в горло, как в фильмах — ужасах, проникнет внутрь, разрывая тело…
Стоун зашатался, и Михайлов успел крикнуть:
— Держи его, Катрин!