Его помощники объясняли, что земляне еще ходят ногами и делают все своими руками, пользуются малой частью своего мозга, не используя и половины его возможностей, хотя таковые уже заложены в них. Они еще не умеют работать силой внутренней энергии, поэтому у них развиты конечности.
— Мы полностью изучим его и представим отчет, — послали они мысль командиру.
— Нет, — ответил он медленно, — вы свободны.
Оранжевые переместились в свои каюты.
Ему стало жалко этого самца, как бывает иногда жалко лабораторных крыс и собачек. После исследования землянина направят в разложитель, а атомы и молекулы используют для энергетического питания.
Цитропиус решил вначале просмотреть доставленные чипы мозга других землян и включил считатель, иногда мысленно комментируя усвоенное: «Да, необходима перестройка. Стоп, но кто же ее так делает — без четко выверенной и намеченной программы. Ох, ошибки, большие ошибки. Эх, не туда, так надо… Посмотрим, — он взял чип вожака племени, — сволочь, какая сволочь! Куда торопишься? Знаешь же о несовершенстве программы. Дорабатывай… Авось, это что? А-а-а, понятно… Вот гад, тебе мнение чужой стаи важнее… Славы? Хочется? А свое племя в хаосе… забыл? Пока не дохнут?.. Парази-ит. Если бы не знал… ты же делаешь осмысленно! Не-ет, в любой галактике за такое — разложитель.
Так, где другой… вот, — он взял чип следующего вожака, — лучше, лучше… Конечно, мешают… Свое племя важнее. Эх, не туда… А мафия зачем? Олигархи? Где былая энергия? Скис… понимаешь.
Так, где другой чип, — он поставил следующего. — О-о! Медленно, медленно… Аж извилины зачесались, хочется ему мозги вправить, чтоб шевелился. Нельзя, строго с этим, в разложитель попаду».
Считав мысли лежавшего землянина, Цитропиус задумался. Корректировка мозга простолюдина грозила ему, максимум, отстранением от полетов в голубые, синие и фиолетовые галактики. Он, наконец, решился. Взяв ничтожную дозу теллурита, препарата бессмертия, ввел самцу, удлиняя его жизнь, но, не делая бессмертным. Задействуя определенные участки мозга, Цитропиус, в основном, расширил его профессиональные возможности и так же увеличил некоторые другие способности…
Вызвав «зеленого», он приказал доставить землянина обратно.
Практически это был такой же землянин с виду, но использующий свой мозг на полную мощность. Его конечности, похожие на людские, находились в начальной стадии рудиментации и напоминали детские или «сухие» ручки, а черепные кости еще не разошлись по родничкам, как у желтых для увеличения мозгового объема. Если «оранжевые» имели остатки мозговых костей, то у «красных» их не было. Их огромный мозг находился в плотной кожаной оболочке, передние конечности отсутствовали за не надобностью, а ноги скорее походили на подставки, на которых покоилась большая голова. Передвигаясь за счет внутренней энергии, они не касались поверхности пола и могли летать достаточно быстро.
Сколько пройдет лет, пока земляне научаться проникать сквозь пространство и время? Тысячелетие они будут накапливать знания, познавать окружающий мир. Пока же их самые мощные компьютеры не могут сравниться даже с мозгом «зеленых». Сколько утечет воды, сменится поколений? Как хотелось бы видеть этого землянина в зале Совета, рассказать ему о сегодняшнем контакте, но не имеет он право на бессмертие и тысячную долю накопленных галактиками знаний. Всему свое время, так гласит Основной Закон развития.
Все, что мог, Цитропиус сделал, благодаря ему земляне появятся в зале Совета раньше на сотню, две сотни лет — пару секунд галактического времени. По земным меркам он сам прожил всего 500 миллионов лет и еще не раз встретится с землянами на трассах Вселенной.
Врач и фельдшер пулей вылетели из дома, их потряхивало и колотило, словно в лихорадочном ознобе. Они бежали по наитию, не замечая вокруг окружающих предметов, и не рассуждали. Их гнал страх, ужас, который они испытали только что. Добежав до машины и плюхнувшись в нее, они перевели дыхание, похожее на то, как дышат марафонцы. Сил и кислорода не хватало, доктор судорожно махнул рукой и машина тронулась. Водитель попался молчаливый, и это обоих устраивало в полной мере.
— Зина, ты в-видела, это не ч-ч-человек, исчадие ада, антихрист, сатана, — трясся губами доктор.
Зина молча кивнула, продолжая испуганно смотреть на доктора, который впервые стал заикаться, а она этого даже не замечала. Настолько сильное было перенесенное потрясение.
— Что нам теперь делать, Александр Николаевич?
— Н-не знаю. Нас м-м-могут принять за п-п-психов, если мы р-р-раскажем все.
Водитель удивленно смотрел на заикающегося доктора.
— Что у вас там случилось? На вас напали? — спросил он.
— Н-нет, н-н-не знаю.
В эфире заработала рация: «21-ая, Гаврилин, 21-ая, Гаврилин, прием».
— От-т-тветь, — кивнул доктор шоферу.
— 21-ая на приеме.
— Вернитесь назад, заберите свою сумку, прием, — вещала рация.
Доктор кивнул и посмотрел на Зину. Ее расширенные от ужаса глаза говорили без слов.
— Добро, — водитель положил микрофон и стал притормаживать для разворота.
— Нет, — резко бросил Гаврилин, — на б-б-базу.
Водитель пожал плечами и покатил дальше. Доктор и Зина были ему благодарны за молчание и отсутствие лишних вопросов. Страх и ужас, обуявшие их, постепенно уходили. К доктору стала возвращаться нормальная речь, без заикания.
Приехав на станцию, Гаврилин вдруг осознал, что не знает, как заполнить карточку, какой выставить, записать диагноз. Он, держа незаполненную карточку в руках, с немым вопросом посмотрел на Зину. Она поняла, и это обрадовало Гаврилина.
— Я думаю, нужно все рассказать старшему врачу смены, а там будь что будет. Нам все равно не поверят, — вздохнула она, — только назад я не вернусь, ни за что, — нараспев произнесла она последнее.
— Да, так и сделаем, — Гаврилин помолчал немного, продолжил, — а если дела пойдут плохо, ну, ты понимаешь, о чем я, — Зина кивнула, — скажем, что пошутили, я напишу диагноз, типа ОРЗ, у него ведь была температура.
— Да-а-а, — протянула Зина, — с такой нормальные не живут…
— Вот видишь! Ну, пошли, с Богом.
Они направились в диспетчерскую. Мария Ивановна, старший врач смены станции скорой помощи, пила чай с печеньем.
— Ну что, забрали сумку? — спросила она.
— Я, мы… Марь Ивановна, — начал Гаврилин, — хотели посоветоваться с вами, случай не совсем обычный.
— То-то я смотрю на тебя, Александр Николаевич, не в твоих правилах советоваться. Ты же у нас «пуп земли», самый знающий. Драпанул, даже сумку с лекарствами забыл. Хорошо, что забрал, ну, садись, рассказывай, чуму что ли нашел, — она злорадно рассмеялась, — тогда садись подальше.
Начало разговора не предвещало ничего хорошего, но Гаврилин все же решился.
— Понимаете, Марь Ивановна, пришли мы в эту квартиру, больной то ли спит, то ли без сознания, пока непонятно. Его сосед сказал, что он потерял сознание на балконе, и он перетащил его на диван. Смотрю — пульс в норме, дыхание в норме, легкие чистые, без хрипов, сердце бьется ритмично, без шумов, живот мягкий, без видимой патологии. Все в норме, только показалось мне, что он больно горячий. Поставили градусник, а он зашкалил.
— Как это зашкалил? — перебила его Мария Ивановна.
— Вот так и зашкалил, показывает температуру 42,5 градуса, дальше ртути ползти некуда, с такой температурой, как вы сами понимаете, Марь Ивановна, не живут люди. Это же сплошной белок вкрутую. Сделали ему литическую смесь, мокрая холодная простынь, бутылки со льдом…
— Да погоди ты, не тараторь. Градусник чей был, ихний? — Гаврилин кивнул, — ну вот, просто он, наверное, бракованный, а ты паникуешь, — съязвила Мария Ивановна.
— Нет, Марь Ивановна, не паникую, тут и без градусника видно, что это не человек, а сплошная жаровня. Простыни на нем, как на плитке парили.
— А потом что? — перебила его Мария Ивановна.
— Потом ничего. Встал нормально, говорил, правда, вначале голос был хриплый, компьютерный какой-то. Может загробный?