Ее тянуло к нему, но в то же время отталкивало. Она боялась, что он вдруг снова презрительно вскинет бровь и скажет что-то вроде «Карташова, возьми себя в руки!» И после этого она никогда не сможет взглянуть ему в глаза.
— С… слушай, я… правда не собирался… обидеть тебя или что-то вроде этого, — его сбивчивый шепот в этой тишине оглушал, пробирался под кожу и будоражил.
Казалось, если сейчас, вот в сию же секунду что-то не произойдет, Ника потеряет сознание. Ожидание стало невыносимым, она должна была сделать или сказать что-то… А мозг отказывался работать нормально, выдавая вместо сигналов конечностям помехи и шум дождя.
— Все в порядке, — выдавила она и неуклюже хлопнула его свободной рукой по плечу.
Хлопок вышел странным, нелепым, и что самое ужасное, ее ладонь наткнулась на крепкое сильное плечо, в которое так и хотелось вцепиться всеми пальцами и потянуть на себя.
Паша нервно сглотнул и стал похож на человека, которому вкололи серьезную дозу транквилизатора. Рот приоткрылся, осоловевший взгляд пополз вниз от ее глаз к губам, шее, ключице, и она будто чувствовала на себе его прикосновения. От волнения даже шов заныл.
Вот-вот, еще мгновение, он рванет ее к себе, прижмет, поцелует, и Бог свидетель: лучше бы сейчас в ординаторскую никто не входил. Ника смотрела на Пашу почти умоляюще, безмолвно подгоняя его. Ну же, тормоз, давай! Не могла же она в конец опуститься и произнести это вслух?! И в тот момент, когда он дрогнул, его пальцы сжали ее запястье еще сильнее, и он подался вперед, в сознание пробилась телефонная трель.
Ника судорожно втянула воздух, огляделась по сторонам, словно впервые видя это помещение, и попыталась понять, откуда идет звук. Ее смартфон молчал, городской тоже… Сигнал раздавался из Пашиного кармана.
Исаев отпрянул от нее, будто она пихала ему сверток с сибирской язвой, вскочил, едва не опрокинув стул, и пулей вылетел в коридор, оставив Нику в полнейшем раздрае.
Она ущипнула себя, пытаясь прийти в чувство, допила залпом холодный чай. Паши не было пять минут, десять, пятнадцать, полчаса. В ординаторскую забежала какая-то женщина с темной короткой стрижкой, потом здоровенный мужик с миниатюрной бородкой. И волей-неволей Нике пришлось вернуться в палату.
До вечера она все ждала, что он появится, напишет, материализуется. Вздрагивала от каждого шаркания в коридоре. Потом не выдержала и сама отправила ему несколько вопросительных и, как ей самой казалось, нейтральных сообщений со смайликами. Он молчал. И только утром, включив на телефоне звук, она обнаружила первую весточку: «Извини, проблемы с сестрой. Работы много, увидимся». Ни желтой рожицы, ни даже скобки. Текст выглядел сухо и обезличенно.
Дежурная сестра с традиционным утренним градусником сказала, что Павел Дмитриевич ушел домой. Просто заполнил Никины документы к выписке и ушел. На обходе вместо него был Евгений Игоревич, тот добродушный дядечка, усами напоминающий француза, который тоже присутствовал на операции. И Нике пришлось отправиться домой, даже не попрощавшись с Пашей.
Неделю она собиралась с духом, пару раз написала ему что-то в духе «Как дела?», а в ответ с большим опозданием получала ленивое «Норм». Он даже слово не мог нормально закончить! Что, в конце концов, это значило?
И так бы продолжалось еще долго, если бы однажды утром Ника не вспомнила отличный предлог увидеть Пашу снова. Благодарность! Она ведь еще не благодарила его за операцию, а он четко и недвусмысленно потребовал от нее торт. И уж тут она превзошла себя. Провела на кухне весь день, собирая свой коронный «Красный бархат». Мягкий, чуть влажный бисквит искушающе алого цвета с терпким привкусом горького шоколада. Фокус-обманка, неожиданность, идеальная для этого случая: последнее, что мог бы предположить человек, глядя на красное тесто, — наличие какао. Густой крем из хорошего маскарпоне, а она знала, где достать лучший. И ничего лишнего. Только дразнящий контраст белого с красным, классика, включающая фантазию.
Торт упаковала в прозрачный контейнер, себя — в легкое платье до колен на маленьких пуговичках. Чуть старомодное, но очень трогательное. Перевязала хвост атласной лентой и прямо так, без звонка и предупреждения направилась к Исаеву, благо адрес помнила с детства.
За время, что Ника провела в больнице, весна разошлась. Деревья опушились маленькими молодыми листочками, газон пророс и окреп. А в том месте, где под землей шла теплотрасса, зажелтели первые одуванчики. По-летнему теплый ветер приятно трепал волосы, щекотал кожу, пробираясь под платье. И Ника вошла в подъезд уверенной в себе, довольной и очень игриво настроенной. Однако нажав на кнопку звонка, она услышала то, что заставило ее буквально уронить челюсть.