В трубке слышались возмущенные и быстрые реплики Ольги. Но неразборчивые.
- А ты где?
- В парке.
- И чего понесло. Короче, приходите.
Он сунул телефон в карман и пошел, думая, что бы им взять к плову.
«Да. Парк уже не твой, и он уже принадлежит тем — красивым и спортивным и с сеттерами, а тебе — компания старых друзей, вино и баранина с рисом. И никому твоя совесть не нужна и не интересна. Как и ты. Не интересен и не нужен».
Шагов через сто он неожиданно догнал того высокого парня. Героя.
Тот стоял и сердито, даже сурово смотрел на стволы-колонны сосен, на этот портик вечно живого храма, и не шевелился.
«Высокий, красивый победитель. Вождь народный. Так и не будь же гнидой».
Они поравнялись.
«Сказать или нет? Зачем? А та, со слезами. Опять будет грызть. А тебе-то какое дело? Их тысячи».
Слова не лезли, застревали, сопротивлялись.
- Простите, кажется, там ваша девушка. Если вы ее потеряли. Она ушиблась, кажется, или я не знаю. Кажется, ей больно.
Они смотрели друг на друга.
Герой ему в лицо, а он в солнечное сплетение герою.
- Где?
- Там. Вам обоим стоит быть поаккуратнее. Осторожнее. В лесу не докричишься.
Он с неимоверным трудом поднял тяжелые, как камни, глаза и взглянул.
И тот на него. Зрачки в зрачки. Несколько секунд.
И он отвернулся и пошел дальше.
«Не оглядывайся. Наплевать. Да и велено, а то превратишься в соляной столп».
Но все-таки посмотрел.
Парень почти бежал и уже заворачивал за поворот аллеи ведущей назад, к лавочке с такой удивительно красивой, плачущей героиней.
«Ну, и хорошо, наверное, или не хорошо, а, наверное, правильно».
Парк редел и заканчивался, и он с нахлынувшим вдруг и почти забытым наслаждением разглядывал, как от сна или болезни припоминая, изгибы золотых сосновых веток и фиолетовые с черным брызги теней меж деревьев по снегу.
«Летом сходить за ресторанчик, на дальнюю просеку, там точно, как прогреет, вылезут маслята».
Странно.
Откуда-то он знал, он был уверен, что так оно и будет.
И, больше уже не оглядываясь, он пошел быстрым шагом к виднеющейся за деревьями остановке автобуса, а в спину ему, провожая оживающего человека, улыбался старый парк.