Настроение приподнялось, он даже слегка гордился собой. Что бы ни готовил ему завтрашний день, сегодняшний завершился неплохо: пищи теперь хватит на несколько суток. Может, и не стоило тратить пулю, но сожалений по этому поводу он не испытывал. Выстрел даровал бизону быструю и достойную смерть. Не нажми Бун на спуск, волки одолели бы старого быка и принялись бы заживо рвать его на части.
А может, выпущенная пуля и не столь уж важна. С минуты на минуту вернется Инид и заберет его во времялет. Бун старался сосредоточиться на этой мысли, заставить себя поверить в нее, но, в общем, без успеха. Было вполне вероятно, что Инид вскоре вернется, и не менее вероятно, что никогда.
Защищаясь от подступающей ночной прохлады, он поднял воротник. Прошлой ночью у него было хотя бы одеяло, а теперь лишь то, что на теле. Задремав, он клюнул носом — и очнулся встревоженный. Да нет, тревожиться нет причин, вокруг все как прежде, все вроде бы в порядке. Он опять погрузился в сон, придерживая ружье на коленях.
А когда пошевелился снова — уже не спал, но и не вполне проснулся, — то обнаружил, что не один. По другую сторону костра сидел — а если не сидел, то казался сидящим, — некто целиком укутанный в одеяние наподобие плаща и накрывший голову конической шляпой, съехавшей так низко, что она скрывала лицо. А рядом сидел волк, тот самый волк. Бун узнал сразу и без колебаний: это волк, с которым он оказался нос к носу прошлой ночью. Сейчас волк улыбался, — право, никогда и слышать не доводилось, что волк способен на улыбку.
Уставясь на коническую шляпу, Бун спросил:
«Кто вы такой? Что это значит?»
Вопросы не прозвучали вслух. Бун обращался к себе, а вовсе не к этой шляпе. Да и нельзя было говорить в голос, чтобы не испугать волка. Но Шляпа ответил:
«Это значит, что все живые — братья. Кто я — в принципе не имеет значения. Здесь я присутствую в роли переводчика.»
— Переводчика? Но кому тут переводить?
«Тебе и волку.»
— Волку? Он же не говорит!
«Да, не говорит. Но думает. Он очень доволен и озадачен.»
— Озадачен — это я понимаю. Но чем он может быть доволен?
«Он чувствует родство душ. Он ощущает в тебе нечто сходное с собой. Он гадает, что ты за зверь.»
— В грядущие времена, — заявил Бун, — он будет с нами заодно. Он станет собакой.
«Даже догадайся он об этом, — ответил Шляпа, — это не произвело бы на него впечатления. Он полагает себя таким же, как ты. Равным тебе. Собака служит человеку, она не равноправна с нам.»
— Подчас собаки очень близки нам.
«И все равно не равноправны. До этого был один шаг, но вы на этот шаг не решились. Это следовало бы сделать давным-давно. А теперь слишком поздно.»
— Послушай, — возразил Бун, — но он вовсе не похож на меня. Между волком и мной — огромная разница.
«Разница, Бун, отнюдь не так велика, как тебе кажется.»
— Мне он нравится, — сообщил Бун. — Я восхищаюсь им и, пожалуй, понимаю его.
«А он тебя. Он сидел с тобой нос к носу, когда мог бы перегрызть тебе глотку. А ведь это было до того, как ты убил быка. Он был тогда голоден. Твоя плоть могла бы насытить его.»
— Передай ему, пожалуйста: за то, что он не перегрыз мне глотку, я ему весьма благодарен.
«Думаю, он и сам это знает. Таким способом он сообщил тебе, что хочет стать твоим другом.»
— Скажи ему, что я принимаю его дружбу и хочу, в свою очередь, стать его другом…
Однако Бун обращался в никуда. Шляпа исчез. Место, где только что сидел переводчик, опустело.
«Разумеется, — сказал себе Бун, — его там нет, потому что никогда и не было. Все это иллюзия, мираж. Там не было никого, кроме волка».
Но когда он вновь глянул на другую сторону костра, исчез и волк.
Закоченев от холода, он еле-еле поднялся. Подбросил дров в огонь и задержался у самого костра, впитывая живительное тепло, — а оно все нарастало по мере того, как мощные языки пламени вспыхивали заново и пожирали древесину.
Спал он, оказывается, долго. Луна сползла к западу. Лунный свет играл на осколках растерзанного страшилища. И ведь прошло уже изрядное время с тех пор, как оно заговаривало с ним, Буном. Если заговаривало в действительности, если мольба монстра не была чистой фантазией, как Шляпа.
«Как же я изменился, — мелькнула мысль. — Всего несколько часов назад я был закаленным репортером, признававшим факты, только факты и ничего, кроме фактов. А теперь вот принялся фантазировать. Вел беседу со Шляпой, препирался с погибшим монстром, был готов принять волчью дружбу…»