Снаружи термометр уже показывал тридцать семь градусов по Цельсию. На этой неделе жара бьет все рекорды, воздух раскалился, как в печи. Как раз то, что нам сегодня надо. Бутылку воды я выпила еще до того, как добралась до остановки. Кондиционер в автобусе работал на полную мощность, но солнце через окна превратило салон в неисправный холодильник с затхлым воздухом.
Женщина рядом со мной читала газету, одну из тех толстых, напичканных сомнительными флаерами, купонами и листовками о распродажи в ближайшем дилерском центре «Тойота». Что не удивительно, заголовки по-прежнему пестрили «делом Сноу». На первой странице была зернистая фотография Николаса Сандерсона, покидающего вместе со своей женой полицейский участок: оба шли, наклонив головы, как под проливным дождем. Заголовок гласил – «Николас Сандерсон только что был освобождён от подозрений в причастности к исчезновению Сноу».
- Чертовски досадно, - прокомментировала женщина, качая головой так, что её подбородок тоже затрясся.
Я отвернулась и уставилась в окно, где показались побережье с его торговой суматохой и белый плоский, как диск, океан.
Вывеска «ФанЛэнд» была частично скрыта огромным количеством воздушных шаров, словно разноцветным облаком. Неподалеку стоял со скучающим видом курящий тонкую коричневую сигарету владелец «Бумеранга», крупнейшего в Вирджинии магазина фейерверков. За свои девять дней в «ФанЛэнд» я все еще не могла понять сумасшедшего графика работы «Бумеранга», - кто будет покупать фейерверки в восемь утра?
Внутри парка царил хаос. Даг вел группу добровольцев - девять из них были не старше тринадцати - к амфитеатру. Он кричал, чтобы его услышали, что не удивительно в постоянной болтовне десяти-двенадцатилетних детей. Даже с расстояния в двадцать шагов, я могла услышать, как Донна орёт в телефон, вероятно так общаясь с поставщиком еды, который забыл доставить тысячу булочек для хот-догов. Поэтому нужно было держаться подальше от офиса, а сумку, полагаю, смогу занести позже. Даже мистер Уилкокс выглядел несчастным. Он прошел мимо меня по тропинке вниз к колесу обозрения и едва проворчал что-то в ответ на мое приветствие.
- Не обращай на него внимание. – Элис, уже порядком вспотевшая, с длинным свертком салфеток под мышкой, коснулась моей спины, пробегая мимо. - У него с утра стресс. Паркер позвонил и сказал что болен, поэтому сейчас проблемы с персоналом.
- Паркер заболел?
Я вспомнила, как он выглядел вчера около волнового бассейна: разноцветные всполохи от лучей, стремящихся в небо, до неузнаваемости меняли его лицо.
Элис опередила меня уже шагов на двадцать.
- Думаю, да. - Она обернулась, но продолжала шагать вниз. - У Уилкокса уже была вспышка гнева. И даже не думай приближаться к Донне. Кто-то обделил её утренней дозой счастья.
- Хорошо.
Солнце ослепляло. Все цвета выглядели перенасыщенными, словно кто-то прибавил контраст на огромном пульте. Я чувствовала себя странно неловко насчет Паркера и того, как мы расстались прошлой ночью. Почему я так расстроилась?
У меня снова перед глазами появляется Дара, её машина, ночь, дождь тяжело шлёпает по листьям, словно небеса разорвались на кусочки. Я мигаю и трясу головой, пытаясь выбросить это из памяти.
- Ты уверена, что он в порядке? - Окрикиваю я Элис, но она уже далеко и не слышит меня.
В десять утра ясно, что даже мистер Уилкокс недооценил толпу. Парк еще никогда не был так забит, несмотря на температуру тридцать девять градусов выше нуля. Я наполняла свою бутылку водой полдюжины раз, но всё еще не сходила в туалет, жидкость прямо испаряется из моей кожи.
В качестве специального развлечения и так как наш маленький музыкальный номер произвел сенсацию, ну, по крайней мере, в толпе шестилеток, мы сделали три выступления: в десять тридцать, в полдень и в два тридцать. В перерывах между шоу я боролась с хвостом русалки и валялась в приемной офиса, единственном помещении с работающим кондиционером. Я слишком устала от борьбы с жарой и уже не волновалась по поводу того, что мое белье увидит Донна. Хизер же сняла свой костюм попугая и ходила по комнате, оставаясь только в лифчике и трусиках, обмахивая подмышки и проклиная погоду. Слишком жарко, чтобы есть. Слишком жарко, чтобы улыбаться. А люди все продолжали прибывать: торопясь, вливаясь, переваливаясь через ворота парка. Поток разных людей: дети с родителями и бабушками-дедушками, девочки-подростки, одетые в топы от бикини и короткие шорты, их делающие вид, что скучают бойфренды без рубашек и в шортах поверх плавок.
К тому времени, как наступает два тридцать, я едва могу натянуть улыбку на лицо. Пот катится между моих грудей, из-под колен, и из мест, о которых я даже не знала, что они могут потеть. Солнце неумолимо, оно как огромное увеличительное стекло, и я чувствую себя муравьем, зажаривающимся под ним. Зрители же кажутся просто одним размытым пятном.
Хизер изображала атаку на куклу. Как раз в этот момент начинает происходить странное, - исчезают все звуки. Я могу лишь видеть, как смеются зрители, - тысяча темных пещер - открытых ртов, но никаких звуков, словно кто-то разорвал связь мозга с моими ушами. Ничего, кроме глухого гула, раздающегося в ушах, как если бы я летела в самолете в нескольких тысячах футов над землей.
Мне хотелось что-то сказать, - я знала, что должна что-то сказать. И когда пришло время встать и вмешаться, чтобы спасти Хизер от собаки, я не смогла вспомнить, что я должна говорить, я не могла вспомнить, как снова слышать. Но я заставила себя встать. По крайней мере, я так думала, что встала. Внезапно я оказалась снова на земле, но не лицом вперед, как обычно падаю, а на боку; красное и раздутое лицо Роджера появилось передо мной. Он что-то кричал - я видела, как двигаются его губы: широко и настойчиво; потом лицо Хизер появилось рядом с его лицом, уже без птичьей головы и с прилипшими ко лбу волосами. Затем я стала невесомой, поплыла параллельно голубому небу, раскачиваясь, будто на руках отца. У меня заняло минуту, чтобы понять, что Роджер несет меня так же, как перед выступлением. Я слишком устала, чтобы протестовать, да и зачем, русалки ведь не ходят. А потом его хриплый голос прорвался сквозь статические помехи мозга:
- Сделай глубокий вдох.
Прежде чем я успела спросить, для чего это нужно сделать, его руки отпустили меня, и я начала падать. Когда я ударилась о воду, то испытала шок, - практически электрический и замораживающий. Произошла жесткая перезагрузка, и все чувства вернулись. Хлорка залила мой нос и глаза. Под водой хвост стал невероятно тяжелым и цеплялся к моим ногам, как водоросли. Бассейн был плотно забит детьми и плотами, маленькие ножки вспенивали воду, тела, проплывающие надо мной, на мгновения закрывали свет. Роджер бросил меня прямо в костюме в волновой бассейн, и я ударилась об его дно. Прежде чем всплыть на поверхность, я увидела её: наполовину в воде, глаза широко открыты, а светлые волосы облаком плавают вокруг её головы, - все это на мгновение привиделось в просветах между скрещенных ног детей, плещущихся под грохот волн.
Мэделин Сноу.
Забыв, что под водой, я открыла рот, чтобы закричать, и только после этого выплыла на поверхность, выплевывая воду из обожжённого хлоркой горла. Звуки вернулись вместе с остальными чувствами и наполнили воздух визгом, смехом и шумом искусственных волн, разбивающихся о бетон. Я барахталась в сторону отмели, периодически оборачиваясь и разглядывая толпу в поисках Мэделин. В волновом бассейне было более шестидесяти детей. Среди них была куча блондинов: ныряющих, выскакивающих из воды с улыбками, выплевывающих воду изо рта, как из фонтанчика, - все были очень похожи друг на друга.