Никон Евсеевич вошел в свое поле, раздвигал колосья руками, гладил их. Кусал зерно, кусал стебли и все озирал это свое поле, над которым сгибались и отец, и братья, и он столько годов. Подумал вдруг: «Сыромятовы — они вот везли навоз, а «питерщики» за вином, они по траве с косой, а те вот на «железку», в приказчики, в яичную или сливочную торговлю, с карандашом за ухом. Они — строить сыродельню, а иные бедняки — закрутки на завалинке... А он теперь — мироед-кулак, и место ему, как батмановским мужикам, в Сибири или же на ферапонтовской полоске. Надо было жить, как они жили».
И дико захохотал Никон Евсеевич, оглядывая поля, полоски, эти избы в лунном свете, слушая лай собак и поздние голоса. И показалось, что идет уже по полю Ванюшка Демин, склоняется над рожью и стрижет ножницами колосья, даровые колосья. И гнев затопил душу, заставил сжать кулаки, заставил выдавить вслух жуткие слова:
— Ничего, Ванюшка, твое счастье, если люди будут на тракте. Твое счастье, а то выпадет и тебе судьба земельная.
Глава четвертая
1
Двухэтажное деревянное здание, крытое красной черепицей, одиноко стояло на взлобке в окружении густых елей и сосен. За домом — высокий сарай, конюшня, двери которой были распахнуты настежь. Из нее вышел неторопливо старик и, опираясь на палку, стал смотреть вниз, на дорогу, на агентов, которые шли к нему. Белые длинные волосы полоскал утренний ветерок.
— Доброе утро, — поприветствовал Костя, подойдя ближе.
Старик снял коротенькую шляпу, проговорил медленно, изучающе разглядывая при этом агентов:
— Тобрый тень... — И добавил, так же медленно, и так же все изучающе оглядывая незнакомцев: — Кута путь тержите?
— На Аникины хутора, — ответил Костя. — А зашли спросить — не проходили трое здесь? Рабочие с фабрики. В совхоз мы идем на подмогу.
Старик нахмурил брови и подался назад. Помолчал, переступая с ноги на ногу, покачал головой:
— Нет, не вител. Отиноко живем. В стороне. Я та жена. Она тома, можете спросить. Может, она витела.
— Нет, не стоит, — сказал Костя, все же запомнив это потемневшее, почему-то обеспокоенное лицо старика, хозяина хутора, прибалтийца по говору, как видно. Что-то тронуло его сердце, задело душу. Вот что?
— В теревнях спросите, — посоветовал старик, показал на дорогу, в лес. — Там вот Аникины хутора...
Вверху стукнуло окно, и Костя, подняв голову, увидел женское лицо. Женщина закрывала воротом горло и смотрела пристально на них.
— Здравствуйте, — сказал Костя. — Не видели вы здесь троих мужчин?
Она быстро покачала головой.
— По ночам мы спим. Может, и проходили. Не слышала. А сами вы кто?
— Мы рабочие...
Она подалась вниз и негромко, нервно засмеялась:
— Рабочие ищут рабочих. Чудное что-то.
Старик вскинул голову, сказал строго:
— Тут, Нина, нет смешного...
— Тогда рабочие, может, чаю попьют, если нет смешного, — сказала женщина, все так же прикрывая воротником горло. — Самовар поставлен. Приглашай, Яков.
— Спасибо, — ответил Костя. — Нам завтра уже надо быть в совхозе.
— И сегодня дойдете, — ответила она. — Тут всего-то верст двадцать пять. Люди вы молодые да и резвые, наверное, — добавила, и понятно стало, что догадывается, кто они. Но почему она такая догадливая и с чего?
— Как-нибудь, может, в другой раз заглянем на чашку чаю. А сейчас спешим...
— Всего доброго в пути тогда, — ответила она.
На повороте из поля в лес Костя оглянулся. Яков стоял, все так же опираясь на палку. Она смотрела им вслед, и волосы вились на ветру, а руки были сложены на груди.
Пройдя несколько метров по лесной дороге, агенты остановились как-то разом, не сговариваясь.
— Что-то он тревожный какой? — сказал Вася.
— Да и она тоже, — вставил Костя. — На чай звала, точно родных. А ведь незнакомые люди. Спроста ли это? И потом не выходит у меня из головы этот кусок шелка, два флакона духов, порошок «Калодонт», часы. Вроде как все это в подарок женщине. Может, этой вот Нине?
— Все может быть, — ответил Вася. — А что делать?
— Посмотрим за домом с опушки. Поглядим, чем там живут?
Они вышли к опушке, присели в кустах. Перед ними как на ладони был виден хутор. И вся жизнь хутора тоже была как на ладони. Прошла в конюшню Нина, вернулась быстро. Потом принес колоду на пасечню старик. Из поля вышла женщина с подойником, прошла в дом. И снова появилась эта Нина, долго смотрела в лес на дорогу, по которой они ушли только что.