— Я спрошу, — ответил Хоромов, — а ты разговаривай повежливей, ветютя ты этакая. Я мало что начальник волостной милиции. Я в Самаре был при штабе, на Онежском фронте служил по снабжению боеприпасами. На руках таскал катера, вот на этих, — он поднес обе руки к своему носу: — А ты мне тыкаешь... Карамелев, — обратился он к Пете. — Позови Брюквина, он там, на улице, видел я.
Брюквин явился, как всегда быстро, и привычно приляпывая космы волос. Он сказал уверенно и сразу, не обращая внимания на присутствие Пашки Бухалова:
— Верю я, товарищ начальник, мог Пашка прихлопнуть человека. Из богатеев они, и тоже с урезанной землей. Да еще и жмоты и живоглоты хорошие. Мог бы, но, поди, не он, потому как гуляли они с парнями после схода здесь, в деревне, и тащил он вечером молоко из колодца.
— Говоришь, мог бы, — повторил с какой-то затаенной радостью Хоромов. — Я тоже думаю, что мог бы Бухалов совершить убийство, не сам, так науськал. А потому, старший надзиратель Карамелев, — повернулся он к Пете, — доставишь задержанного по подозрению. Протокол допроса составлю на месте.
Карамелев козырнул и толкнул в спину задержанного:
— Тиха-тиха...
Пашка ничуть не удивился, он только пожал плечами и пошел к дверям. У двора уже толпились, гомоня, переговариваясь, люди. Увидев Пашку под конвоем, они затихли, расступились, давая дорогу. Пашка помахал рукой, крикнул:
— Невинного хотят брыкнуть. В волость погнали...
Мать Пашки взвыла, отец шагнул было за Карамелевым, сжав кулаки, но тот тонко и долго выкрикнул:
— Тиха-тиха...
Хоромов, вышедший вслед за ними, крупным шагом двинулся к толпящимся людям. Толпа подалась, кто-то из девчонок тихонько визгнул — то ли от испуга, то ли на ногу наступили. И этот визг остановил начальника волмилиции. Он улыбнулся, заложил за спину руки:
— Бояться народной милиции не след, граждане. А что забрали Бухалова, так для дознания. Он учинил на сходке действие, которое подпадает под ряд статей уголовного кодекса. Будем вести дознание, а о последствиях узнаете потом. Сейчас расходись и дайте дорогу лошади.
Телега с арестованным укатила быстро, точно спасаясь от концов вожжей, которыми весело принялся греть круп лошади Карамелев, но люди все стояли, переговаривались. Жалеть Бухалова не жалели — заслужил ареста, раз за ворот хватал власть. Но знали все, что не он напал на Демина, и оттого качали головами. И здесь все бы можно выяснить, пошто тащить в кутузку. Там у них и кормить-то парня нечем, поди-ка.
Хоромов этих разговоров не слышал. Он уже сидел в доме Сыромятова за столом, на втором этаже, где два дня назад сидел Фока Коромыслов, на том же стуле.
Он пил деревенское пиво, оставшееся еще от праздника «заговенья», закусывал свежим лучком, в котором густо была намешана сметана с яйцами. Никон Евсеевич сидел напротив него, тоже подымал жбан с пивом, вяло жевал мешанину в чашке, тяжело взглядывал на сидящего напротив Игната Никифоровича. С усилием слушал, как тот грозится быстро отыскать тех, кто грабит кооперативы, церкви, кто убивает государственных людей на трактах.
— По секрету если, Никон Евсеевич, — жевал Хоромов слова вместе с лучком в сметане и яйцах, — так это дело бежавших. С рыжеватым лицом и в фуражке тот самый, по фамилии Казанцев. На него показал Иван Андреевич, помирая. Батьке показал, ну, а батька мне. Ночью мы были у него. С ночи все осматривали: тракт, деревни. Нет следов. Ну да отыщутся следы...
Он погрозил кому-то пальцем, наверное, видя перед собой опять Пашку Бухалова:
— Связи есть у этих варнаков со здешними. Прощупаем, допросим. И Пашку, и тех, кто приговор не подписал. Ну и подозрительных темных людей. Есть они у нас на заметке. Вот приедет в Шиндяково сейчас следователь Перфильев, посоветуемся.
Никон Евсеевич только мычал и тер потное лицо платком. И жутко было у него на душе. Невинен Пашка, уж он-то знал это. Но ладно, так и пусть. Верно, значит, раскинул умом Фока. На горлопанов падет подозрение. А Фока тем временем уйдет, скроется. Только что же это там на тракте случилось? Обещал Фока, что месяц не найдут Ванюшку. Отпустили сами или унесла лошадь? Вот ведь как может быть.
— Конечно, есть темные люди, — проговорил он нехотя. — Вон Калашниковы, скажем, в Острову. Может, даже кто из них. Напялили фуражечку, а с лица и они рыжеватые.
— Разберемся, — поднял ладонь Хоромов. — За то нам и деньги платят, чтобы люди говорили всю правду. Может, и Калашниковы. А может, и Буренков из деревни Золотниково. Три раза суди́м, есть покушение на убийство. Мало ли — сунул нож ему в руку тот же Бухалов: мол, свали — и будет тебе сыр да масло. Ну ничего, вот возьмем его, расспросим да на очную ставку с Бухаловым. Вы, Валентина Никоновна, знаете, что такое очная ставка? — спросил он громко, оборачиваясь к открытым дверям комнаты.