Оглянулся и не сразу узнал паренька — в тулупчике, в шапке-ушанке и аккуратных валеночках. Колька Болтай Ногами! Даже обнял его, подбросил, затряс — так рад был увидеть снова и таким вот чистеньким и веселым, румяным от морозного ветра.
— Идемте в чайную, дядя Костя, — предложил Колька Болтай Ногами. — Я чаем вас угощу. Как вы-то меня угощали, помните, в столовой, как дядька Михей угощал в трактире «Биржа»?
Спешил Костя на поезд да и только что отпил чай в столовой. Но пошел — любопытно было, как это бывший карманник будет угощать на свои деньги, заработанные честным трудом. В дымной столовке возле вокзала носился меж столиками Колька Болтай Ногами. Он принес хлеб, чай, сыр. Выпросил даже нарезанные лепестки колбасы.
— Чудной ты, — сказал укоризненно Костя. — Ты натащил на бригаду грузчиков-крючников. А ведь я совсем сыт...
Но парнишка подвигал еду и все смотрел на него с такой любовью, что у Кости еда вставала в горле.
— Ну, что ты уставился? — спросил сердито. — Сам-то ешь да пей. Как живешь-то?
Он едва не спросил: не тянет, мол, назад. Колька Болтай Ногами сам сказал, без вопроса:
— Хороших много людей на фабрике. На квартире живу у хорошей хозяйки. Разве всех их можно бросить, дядя Костя?..
Вспомнив сейчас этот разговор, Костя оглянулся на Васю:
— Ты помнишь, Вася, был у нас в одном деле Колька Болтай Ногами?
— Как же, — ответил Вася, — по делу Хрусталя.
— Да, по делу Хрусталя. Встретил я его зимой.
— По краже?
Костя укоризненно покачал головой.
— Я увидел его хорошим рабочим пареньком.
Он шел и снова вспоминал ту столовку: звон посуды, крики подвыпивших, вернувшихся из поездок железнодорожников. И окно. За окном он, Колька Болтай Ногами, бегущий со всех ног к вокзалу на свой поезд. А он все сидел у окна и смотрел на поземку и вытирал глаза платком.
2
Хомяково встретило их запахом сена с колыхающихся подвод, ревом привязанных на выгонах телят, стуком колунов и топоров — шла заготовка дров на зиму. Дома здесь были большей частью крытые соломой. Лишь два или три сияли жестью и железом, имели стеклянные веранды, увитые, как в бывших барских домах, плющом. Около одного из них, за палисадом, стоял высокий мужчина с темной бородкой, худым лицом, прямой. Агенты остановились возле палисадника, спросили про сельсовет. Мужчина обернулся, указал черенком лопаты:
— Только что прошел туда наш председатель. Он же и партийный секретарь, — добавил тут же. — А вы по важному делу?
— По важному, — ответил Костя, проходя дальше, успев заметить, как высокий парень в белой рубахе кидает охапки сена в сарай.
В маленьком доме, в комнатке, полутемной от листвы лип, сидел за столом невысокий молодой мужчина в рубахе, выпущенной на штаны, в валяных опорках на босу ногу. Круглое лицо его было чисто выбрито, волосы аккуратно приглажены. Увидев вошедших, он нагнулся тотчас к ящику стола, вытянул ремень и с молниеносной быстротой перепоясал себя. После этого поднялся, разглядывая гостей, протягивая руку каждому.
— Председатель сельсовета и секретарь партячейки, — назвал он себя, когда узнал, кто пришел к нему в кабинет. — Фамилия Волосников, зовут Федором.
И после этих слов шагнул к окну, распахнул его, крикнул кому-то за забором:
— Эй, ну-ка, за дядькой Антоном. Да живо, из городу люди пришли...
Опять вернулся к столу, последил, как пьет Македон воду из ковша, послушал, как тот хвалит за то, что в сельсовете ведро и такая чистая, просто ключевая, вода.
— А как же. Приходят люди то с одним, то с другим. Вода нужна. А вы, чай, по Демину заявились?
— По Демину, — ответил Костя. — Да и по другим делам.
— Что касательно землемера... — Волосников пытался говорить по-казенному, полагая, наверное, что такой разговор и надлежит вести с представителями из губернии. — Так начальник милиции присутствовал уже у нас. Игнат Никифорович. Заарестовал он Бухалова Пашку. За дело — пусть не грозит власти кулаком.
—Но ведь Бухалов не стрелял и не грабил церковь или кооператив. Надо ли было его заарестовывать?
— Да может, и не надо, — тотчас же согласился Волосников. — Чего там — ну, пошумел парень. Так спьяну да с обиды... Может, и не надо было бы, — повторил он, тревожно поглядывая на дверь, ожидая, видимо, того самого Антона. — Обиженных у нас по околотку немало. А вот кто бы мог придумать такое изуверство касательно Ивана Андреича?
Он пожал плечами, и в это время в комнату вошел высокий, кряжистый, похожий чем-то на Македона мужчина. Разметанные седые и густые волосы-патлы прикрыты старым выгоревшим картузом, съехавшим на затылок. Лицо медно от загара и свежо, как у здоровых, крепких людей, занятых каждый день работой на воздухе, под солнцем. Одет он в полотняную рубаху, тоже, как и у Волосникова, выпущенную на штаны. Ноги босы. Он обошел агентов, размашисто протягивая руку для приветствия: