— Да, — согласился и Македон. — Мне тоже непонятно.
— Невеста, наверное, отговорила, — сказал Костя. — Я так думаю. Она из барышень, из какой-то важной семьи. Живут в хорошем доме возле площади. Квартира большая. Ну и отговорила. Она, больше некому. А вот что вышло...
— Кто знает, где и что ждет нас, — раздраженно прервал его Македон. — Только лучше бы меня. Сорок два года, раны мучают, жизнь повидал, дочки взрослые... А у парня еще все впереди.
— Кто знает, — сказал Костя. — Пошел бы ты, по-другому, может, вышло. Разве угадаешь. Много мы ошибались, — вздохнув, добавил он сердито. — Крутились по лесам вместо того, чтобы идти прямо в Хомяково, в сад к этому Сыромятову.
— Но кто же знал?
— Да, конечно, кто знал. А ведь деревня эта в самом центре Аникиных хуторов. Потом вот стали следить за Сыромятовым, пока он покупает сапоги, пока пьет пиво, надеялись, что он встретится с Коромысловым. А за Новожиловым следить оставили одного Васю.
— Надо было бы Васе брать Новожилова, когда тот пошел с ярмарки.
— Да, но тогда исчез бы Захарьинский, который ждал Новожилова в том пустом угольном сарае... Вот торопиться бы не следовало.
— У него были считанные секунды, может, для решения...
— Да и эти секунды привели к ошибке.
— За девицей за этой послали двоих, — вспомнил Македон. — А надо бы пятерых, выходит что.
Костя только вздохнул.
— Все началось, в общем-то, с поезда, — не унимался Македон. — Задержи их Бажанов — и не было бы преступлений.
— Тебя же спрашивал Перфильев, что ты сделал бы на месте Бажанова? Ты отмолчался...
Македон как ждал этих слов:
— Я бы выхватил наган и выстрелил бы в Коромыслова, если надо было выстрелить. Пусть они стреляют потом в меня...
— Сейчас это просто говорить, да и не каждый способен на такой шаг. К тому же люди были кругом, Македон. А ради людей мы и работаем с тобой в уголовном розыске, ради их жизни и спокойствия...
Он оглянулся на крик. Бежал мальчишка — коренастый и плотный, со светлой головой, с мокрой рубашкой, перевязанной поясом вокруг черной от загара груди. Вроде бы похожий на Васю. Он подумал об этом, и тут же почувствовал, как ему сдавило грудь, словно защемило его между буферами вагонов. Это была боль, которой он прежде не знал. Вся левая сторона груди как попала в когти зверя, когти эти царапали и давили. Биение пульса он гулко и четко ощутил уже под ухом, в левой стороне головы. Звонкий, серебряный молоточек по серебряной наковальне: бам-бам-бам...
— Ты что, Костя?
Он потер грудь, и боль стала таять. Зверь разжимал нехотя когти, уползал в эту траву, заплетенную в бурые космы, в эти цветастые цыганские одеяла. Вот и воздуха целая грудь снова.
— Изжога, — ответил, пряча лицо от Македона. — От сухомятки мучает третий день... Вот что, — сказал он, все так же не глядя на Македона. — Мне кажется, если Коромыслов связан с лодочником, то он будет уходить из города на лодке. С наступлением темноты. И у нас есть еще время снова перепроверить всех лодочников на Черемухе и на Волге. Я уверен, что он сидит у этого широконосого и ждет темноты. А одновременно давай снова на допрос портного. Что-то да должен он сказать.
2
От портного удалось узнать, что Коромыслов останавливался неподалеку от дома Кашиной. Портной уверял в этом. Ему можно было верить — трясущиеся губы, трясущиеся руки, шаркающие ноги. Правда, Перфильев, только что вернувшийся в город с экспертом из Марфина и сразу же включившийся в летучку, не принял на веру это признание.
— Туманные детали, как ни говори...
Да, конечно, детали были туманные. Приходил к портному Коромыслов два раза. Один раз с мокрыми волосами, купался, может, в Волге. Другой раз ушел в сильный дождь без плаща — значит, неподалеку жил. Уходил в сторону собора. И получалось, что искать надо было лодочника не на Черемухе, а на Волге и возле собора. У рыбинского угрозыска уже были сведения о лодочниках возле собора. Один — старик. Его пришлось снять с подозрения. Другой — парень двадцати лет — тоже решили оставить без проверки. Вот третий заслуживал знакомства. Звали его Павел Иванович, но был он высокий, а не малого роста, как сообщал Будаков из Курбской волости, и нос у него крючком, а не широкий, как стояло в протоколе допроса Будакова. Но ведь Будаков мог напустить туману, как любил выражаться следователь Перфильев.
От портовых грузчиков узнали, что большей частью Павел Иванович перевозит пассажиров вечером. Вечером Македон и Костя вышли в засаду к Волге на место свалки заводских отходов. На берегу, держа под прицелом берег, сели в засаду сотрудники местного угрозыска.