Я, пытаясь отступить, споткнулся о тело первого, и упал на всю спину. Боль в рёбрах спровоцировала меня на рёв. Лопата вонзилась в плоть убитого еретика, в считанных миллиметрах от моего мужского достоинства. Раздалась ещё пара выстрелов, оба – по коленям. Здоровяк рухнул, опираясь на руки, я – добил, разворотив ему черепушку.
В правом револьвере осталось три патрона, в левом – четыре. «Более чем достаточно, чтобы перебить ещё семерых, если они не окажутся такими же, как эта детина».
Вскочив на ноги, вошёл в зал. Перед глазами стояла довольно кровавая картина: последний из еретиков копошился ножом в кишках привязанной к столу девушки, лет восемнадцати, с кляпом во рту. Она всё ещё была жива, но больше не издавала звуков и не пыталась вырываться. На полу сидел связанный юноша, её ровесник, и истошно выл, глядя, по-видимому, на свою невесту.
Прокажённый, видимо, настолько увлёкся, что не обратил внимание ни на выстрелы, ни на мои шаги, уж тем более. Приблизившись на носочках, тронул его за плечо. Он резко обернулся, и, потратив мгновение на размышления, бросился на меня с ножом. Собственно, этого я и ждал. Перехватив его локоть, рукоятью револьвера я выбил сустав и опустил сжатый в пальцах нож на грудь самого еретика. Прокажённый захрипел, чёрная кровь потекла по подбородку, он что-то пытался прошептать одними губами.
Мне было плевать на его страдания, он давно растратил всё человеческое. Взявшись за рукоять ножа, провернул несколько раз, причинив потрошителю ни с чем не сравнимую боль. Затем, толкнул его в сторону окна без стекла, и ударом в кадык отправил в полёт до земли. Хруст костей стал последним звуком, что издал ублюдок.
Повернулся к парню и помог снять путы. Он тут же бросился к девушке и вынул кляп изо рта.
– Она не выживет, – сказал ему, как есть.
Но он не слушал, лишь прижимал к себе хрипящую возлюбленную, шепча её имя: «Мари». Девушка некоторое время смотрела на него, а потом, одними губами попросила о милосердной смерти. Тот, кто её разделывал, всё-таки знал своё дело. Внутренности лежали на животе, но они не были повреждены. Кровопотеря ей не грозила, только медленная и мучительная смерть от заразы, проникшей в рану.
– Вот, помоги ей, – протянул юноше пистолет. Он обернулся весь в слезах, но, сглотнув ком, принял оружие.
Раздался выстрел. Девушка, улыбнувшись, заснула навсегда на руках у любимого. Я ненадолго обрадовался: «Наконец-то, хоть кто-то адекватный! Быть может, с этим пареньком у нас получится найти и других людей…»
Раздался второй выстрел. Поскольку он был повёрнут ко мне спиной, я не заметил, как юнец, прошептав: «Господи, прости!» – упёр ствол револьвера в подбородок и нажал на спуск.
– Как же я тебя понимаю… – только и оставалось мне, что произнести в слух. – Ради кого тебе теперь бороздить просторы застывшей во мраке Земли?
Подняв револьвер, чтобы его не залило кровью, я медленно сполз по стене. От таких манёвров, боль в рёбрах разгорелась пуще прежнего. Сил идти дальше просто не осталось, но заснуть в таком месте я попросту не мог. Не столько из-за холода и четырёх трупов по соседству – поверьте, привык уже, – сколько из-за внимания прочих посторонних, что могут сбежаться на звуки стрельбы.
Тело требовало покоя. Схватка взбодрила разум, спать не хотелось. «Просто отдохну», – перезарядив револьверы, устроился поудобней в углу, чтобы видеть вход в зал. «Как же тут воняет... Просто невыносимо!»
Подумал: чем бы таким себя занять? «Чёрт, поступок парнишки не даёт покоя!»
«Грешно, да, но, с другой стороны, если свет О отверг нас, то уже и нет разницы: хорошо ли ты поступил или нет. Если, даже тысячи молитв праведников не разубедили Господа в Его анафеме человечеству, то грехи и подавно безразличны».
«Возможно, это была последняя пара людей на Земле. Теперь они – просто пара трупов… Очередных на моём пути… в никуда».
Почему-то мне вспомнился её смех. Чистый, как горный ручеёк, и мягкий, как пушинка. «Если бы я только чаще заставлял её смеяться… Этот звенящий колокольчик сумел бы разогнать тень над миром».
***
Две «ножки» ступили на моё плечо и, не торопясь, шагнули в сторону шеи. Я проснулся, но глаза не открыл, так и оставшись лежать лицом на парте, закрывшись локтями. Пальцы достигли шеи, и тут же обрушились в жестокой щекотке. Я не сумел сдержать смеха и вскочил. Вторая рука моей мучительницы тут же скользнула с другой стороны, за воротник.
– Ну хватит, Рута! – с болью в животе, произнёс я сквозь слёзы.
– А нечего спать на уроках! – смеясь, ответила девушка с волосами цвета пшеничного колоса. В её глазах – было два бездонных океана лазури, в её руках – была нежность, которой я не помнил с тех пор, как умерла матушка.