— Верно. И именно разнообразие находится под ударом благодаря деятельности человека. Каждый день исчезают десятки видов — это прямой результат конкуренции Согласных в нарушение закона.
— Теперь, когда ты знаешь, что существует непреложный закон, изменился ли твой взгляд на происходящее в мире?
— Да. Я больше не думаю о том,, что мы творим, как об ошибке. Мы уничтожаем мир не потому, что неуклюжи, а потому, что мы ведем, в прямом и страшном смысле слова, войну с ним.
3
— Как ты объяснил, биологическое сообщество было бы уничтожено, если бы все виды сочли себя свободными от правил конкуренции, предписываемых законом. Но что произошло бы, случись такое всего с одним видом?
— Помимо человека, хочешь ты сказать?
— Да. Конечно, следует допустить, что этот вид имел бы почти человеческую сообразительность и целеустремленность. Представь себе, что ты — гиена. С какой стати делить тебе добычу с этими ленивыми, важными львами? Стоит тебе убить зебру, как является лев, прогоняет тебя и начинает пировать, а тебе приходится сидеть в сторонке и ждать объедков. Разве это справедливо?
— Я-то думал, что все происходит наоборот: убивает лев, а гиены мешают ему съесть добычу.
— Львы, конечно, охотятся сами, но ничего не имеют против того, чтобы присвоить, если удается, чью-то добычу.
— О'кей.
— Ну вот, ты насытился. Что теперь ты предпримешь?
— Изведу львов.
— И какой это даст эффект?
— Ну... никто больше не потревожит меня за едой.
— Чем львы питались?
— Газелями, зебрами... вообще травоядными.
— Теперь львов нет. Как это отразится на тебе?
— Понятно, к чему ты ведешь. Теперь для нас останется больше дичи.
— А когда для вас окажется больше дичи? Я непонимающе посмотрел на Измаила.
— Ну ладно. Я предполагал, что начала экологии тебе известны. В естественных условиях, когда кормовая база вида увеличивается, увеличивается его численность. По мере роста численности вида пищи для него становится меньше, а следом уменьшается и его поголовье. Именно такое взаимодействие поедаемых и поедающих поддерживает равновесие в природе.
— Да знаю я это! Я просто не подумал.
— Ну так думай впредь, — сказал Измаил, недовольно хмурясь.
Я рассмеялся:
— Постараюсь. Итак, львов больше нет, дичи стало больше, и наша популяция растет. Она растет до тех пор, пока добычи перестает хватать на всех, потом начинает сокращаться.
— Так было бы в естественных условиях, но ты условия изменил. Ты решил, что закон ограниченной конкуренции к гиенам не относится.
— Верно. Теперь мы уничтожаем остальных наших конкурентов.
— Не заставляй меня вытаскивать из тебя слово за словом. Я хочу, чтобы ты обрисовал мне ситуацию в целом.
— О'кей. Что ж, посмотрим... После того как мы уничтожили всех своих конкурентов, наша популяция стала расти, пока не оказалось, что добычи на всех не хватает. Конкурентов у нас больше нет, так что остается только увеличить поголовье дичи... Не могу себе представить гиен, занявшихся животноводством.
— Вы уничтожили своих конкурентов, но травоядные тоже с кем-то соперничают, — с кем-то, кто тоже питается травой. Это, так сказать, твои двоюродные конкуренты. Перебейте и их, и травы для вашей дичи станет больше.
— Правильно. Раз будет больше травы, станет больше травоядных, а раз станет больше травоядных, станет больше и гиен. А это означает... Кого нам уничтожить теперь? — Измаил только молча поднял брови. — Больше никого не осталось, кого следовало бы уничтожить.
— Подумай как следует. Я и подумал.
— Хорошо. Мы истребили своих прямых конкурентов, истребили двоюродных, теперь пришла очередь троюродных — растений, которые конкурируют с травой, отбирая у нее почву, влагу и солнечный свет.
— Верно. Теперь станет больше пищи для вашей дичи и больше добычи для вас.
— Забавно... Это же едва ли не священное писание для земледельцев и животноводов: убивай все, что не ешь. Убивай всех, кто ест то же, что и ты. Убивай все, что не является пищей для твоей пищи.