Лейтенант Ким, очевидно, сыта по горло нашей болтовней и поднимает пистолет.
– Сейчас же объясняй, что имеешь в виду. Или я начну стрелять.
– Вы мне не поверите, – уверяет ее Зила.
– А ты попробуй.
– Какой сейчас год?
Лейтенант Ким усмехается:
– Ты серьезно?
– Пожалуйста, – говорит Зила. – Скажите.
– Сейчас 2177 год.
– Мы из 2380 года.
Пауза.
– Ты права. Я и правда тебе не верю.
– Я же предупреждала, – пожимает плечами Зила.
Мозг начинает кипеть. «Это просто невозможно» борется с «офигеть, как круто». А где-то за всем этим балаганом крутится мысль: выжить в том взрыве было невозможно. Так же, как и быть взорванными восемь раз подряд. Так же, как и перенестись в мгновение ока туда, где мы, черт подери, оказались.
Я вижу точный момент, когда лейтенант Ким принимает решение.
– Ладно, это выше моих полномочий. Я забираю вас.
– Очевидно, вы тоже испытываете временное искажение, лейтенант, – настаивает Зила.
Ким игнорирует ее, постукивая по микрофону на горле.
– Стеклянная туфелька, это Ким, прием.
– Вы повторяете эту встречу, как и мы, – говорит Зила.
– Туфелька, это Ким, слышишь меня?
Ответа по-прежнему нет. Лейтенант тихо чертыхается.
– Если сейчас действительно 2177 год, – настаивает Зила, – то Терра в самом разгаре войны с Траском. Ваша станция, похоже, серьезно повреждена. У нас нет документов, удостоверяющих нашу личность. Если вы в военное время приведете нас на территорию, которая явно является экспериментальной военной базой, это плохо кончится.
– Вашего мнения никто не спрашивал, – огрызается Ким, размахивая пистолетом. – Пошли.
• • • • •
Лейтенант Ким под дулом пистолета загоняет нас в кабину пилотов и, управляя своим истребителем с помощью какой-то дистанционной консоли на запястье, начинает буксировать наш поврежденный корабль к станции. Работа медленная, кропотливая – Ким, кажется, знает, что делает, но не похоже, что истребители созданы для такой работы.
Зила, Скар и я стоим на коленях в центре кабины, сцепив пальцы за головой. Ким маячит у нас за спиной. Время от времени она пытается установить контакт со станцией связи. Плохая новость в том, что она злится все больше с каждой неудачной попыткой, а она и без того нас сегодня уже много раз прикончила. Но и хорошая новость есть – пока она яростно ходит туда-сюда и ругается, мы можем шептаться.
– Зила говорила серьезно? – шепчет Скар, наклоняясь ближе. (Как же она приятно пахнет, неужто вообще не потеет?) – Мы переместились во времени?
Я легонько пожимаю плечами и бросаю взгляд на наш Мозг, которая снова погрузилась в свои мысли.
– Не знаю. Звучит безумно. Но другого объяснения, которое соответствовало бы фактам, у меня нет.
Она кусает губу, глаза широко раскрыты и встревожены.
Это плохо, очень-очень, крайне плохо.
Если год, указанный нашей злющей дикаркой, правильный (чего не может быть, поскольку тогда мы точно путешествуем во времени), терране и бетрасканцы находятся в состоянии войны. И так будет еще два десятилетия. А меня перевозят на какую-то засекреченную военную базу, дрейфующую на краю бури темной материи в эпицентре катастрофы, охватившей всю станцию. Обещание Зилы, что это «плохо кончится», может оказаться просто преуменьшением века.
Какой бы век сейчас ни был…
Я не произношу ничего из этого вслух, но мне и не нужно. Скар молча наклоняется, прижимаясь своим плечом к моему.
– Я очень обаятельный, – бормочу я. – Может, они меня не тронут.
Лейтенант Ким поднимает пистолет.
– Ты. Заткнись.
Я замолкаю. И прижимаюсь плечом к плечу Скарлетт, стараясь найти в этом прикосновении как можно больше утешения.
Кэт больше нет. Тайлер пропал без вести. Аври и Кэл неизвестно где.
После стольких лет одиночества мой экипаж стал моим кланом. Тысячи невидимых нитей связывают меня с каждым из них способом, который терране, возможно, не в состоянии понять. Я всегда на связи с ними, всегда слежу за тем, где они находятся, за тем, как они двигаются вокруг меня. Это инстинкт. Бетрасканец, не имеющий клана, каждое мгновение осознает, что он – крошечная частичка в огромной вселенной и что он не связан ни с кем.
Я испытал эту боль, когда родители отправили меня жить с бабушкой и дедушкой за пределы планеты, подальше от всей остальной семьи, поскольку мне было бы легче в условиях невесомости. С дедом и бабкой все было в порядке – они сами выбрали место, где жить, и могли вернуться домой в любое время. А я? Моя связь была разорвана, и не важно, говорили они об этом вслух или нет.