Они познакомились, когда старейшина впервые приписал Ондатру к сбору и обработке водорослей, нитей жизни. Труд тяжелый и кропотливый, слишком грязный, чтобы его выполняли матерые самцы племени. Им занимались подростки, а еще — те, кому никогда не стать ловцами. Молодые самцы собирали длинные связки водорослей у северного оконечья бухты, затем нарезали их на полосы, высушивали на солнце, следя, чтобы морские птицы не испоганили улов. Грузили на корабли, что увозили их на северо-запад, прямиком в Нерсо.
— У тебя слишком бледные жабры, — сказал Дельфин, присаживаясь рядом. — Сколько дней ты не подносил зверю крови?
— Три, может, четыре… Я сбился со счета, мне не приносили живой пищи с первого дня…
— Мы не видели тебя дней двенадцать, — сказал Буревестник. – Ничего, сейчас поправим.
Что-то булькнуло рядом с головой Ондатры. Он почувствовал щекой прохладу мокрого дерева. Кадушка. Приподнявшись, молодой охотник с головой нырнул в нее, чем вызвал взрыв хохота у своих приятелей:
— Не подавись!
Вынырнув, Ондатра с хрустом раскусил зажатую в зубах трепыхающуюся рыбину. Холодная кровь потекла в горло, нос заполнил солоновато-горький запах. Он застонал от удовольствия, вторя радостному рычанию красного зверя. В ушах громыхнуло — стук сердца стал оглушительным.
— Все не сожри, — проворчал Дельфин, пытаясь выловить из кадушки верткого угря. Ондатра зарычал на него, ощерив острые зубы.
— Ладно-ладно…
Кто угодно в племени ответил бы на вызов, но не Дельфин. Он предпочитал избегать поединков и подчиниться воле сильного. Ондатра не вполне понимал, почему, ведь силой Дельфин мало чем уступал ему или Буревестнику. В племени это считалось трусостью. Дельфин слыл чудаком еще и потому, что питал симпатию к двуногим рыбам.
Ондатра проглотил еще две рыбины и наконец сыто вздохнул, откинувшись на подушки. Зверь все еще голодно ворчал, но уже не так терзал разум и тело.
— Говорят, ты сбежал, словно увидел Извечного. Что случилось? — поинтересовался Буревестник.
— Меня коснулся человек, который очень странно пах.
— Не стоит переживать, — ответил Дельфин. — Человеческие болезни нам не угрожают.
— Нет… Он пах приятно. Я сразу вспомнил Нерсо, ясельные заводи, цветущие кораллы. Первый человек, которых пах подобным образом, вот и растерялся. Стоило убить его за прикосновение, но этот запах…
Приятели переглянулись между собой и снова засмеялись. Ондатра оскалился:
— Ничего смешного!
— Нет, конечно, нет. — Дельфин гибко потянулся на подушках. — Это ведь женщина?
Ондатра беспомощно оскалился в ответ, и Дельфин продолжил:
— Ты еще очень молод. Скоро твой первый гон. Он приходит внезапно, падает на тебя, словно орел-рыболов, вырывает из привычных вод и швыряет на раскаленный песок непреодолимого желания. Скоро красный зверь будет просить не только крови.
— Бедняга, — вздохнул Буревестник. — Первый гон очень силен. Со временем ты научишься это контролировать, но есть какая-то несправедливость в том, что тебе придется пережить его здесь. Среди нас нет самок!
— Люди торгуют собой, как свежей рыбой. — Дельфин загадочно улыбнулся. — Он может пойти и купить кого пожелает.
— Люди… — Буревестник брезгливо поморщился.
— Другие, но ничем не хуже. Мягче, хрупче, но их не надо завоевывать. Им плевать на рост и скольким ты выпустил кишки.
— Так, я не желаю слушать о спаривании с людьми, — отрезал Буревестник. — Это омерзительно.
— Мы очень многое у них позаимствовали, а ты говоришь «омерзительно». Стоит терпимее относиться к тем, с кем делишь одну территорию. — лицо Дельфина немного помрачнело. — Это всего лишь выгода. На юге Нерсо уже давно ладят с людьми, а мы все упрямимся. Разве это хорошо?
— А разве плохо? — спросил Ондатра. — Это мы, а не южане, основали тут колонию и добываем водоросли. Это от нас зависит жизнь всего племени.
Дельфин качнул головой:
— И мы возгордились этим.
Буревестник издал неприличную трель в адрес человеколюбца, и тот беззлобно рассмеялся в ответ: