В дверях он столкнулся с раскрасневшейся Лавандой. Она поправила лиф платья, подарив ему очаровательную улыбку, и поспешила вниз. Тьег сонно потягивался на кровати. Он рослый, на полголовы выше Асавина, и тонкий, как шпага. Кожа — кровь с молоком, не запятнанная землей, навозом и тяжелой работой на фабрике. Лицо породистое, такое правильное, что, казалось, принадлежало изваянию. Особенно выделялись серые миндалевидные глаза. Пепельные брови вразлет придавали им обманчиво серьезное выражение даже в разгар веселья.
— Неужели мы проспали до обеда? — спросил Тьег хрипловатым спросонья голосом.
Асавин улыбнулся, лукаво прищурив глаза:
— Нет, еще успеваем позавтракать. Предлагаю другое место, кормят тут паршиво. Только вот оплатим счет.
Тьег поморщился:
— Я почти ничего не помню. После третьей бутылки все как в тумане.
— Не беспокойся, я все отлично помню. — Асавин, протянув парню штаны. — Только поторопимся, иначе опоздаем. Я знаю местечко, там подают потрясающие мидии, и вид прямо на бухту.
Кивнув, Тьег принялся натягивать одежду, горестно вздыхая и стирая капли пота со лба. Еще бы — говорят, на Рубии куда прохладней, чем в Ильфесе.
Внизу послышались грохот, и Асавин моментально подскочил к двери, положив ладонь на рукоять даги. За тонкой деревянной стеной доносился шум драки. Чутье, как всегда, не обмануло Асавина, только уходить обычным путем было, пожалуй, поздно. Может, сами уберутся? Раздался истошный женский визг, переходящий в нечеловеческий вой. Выхватив дагу, Асавин выглянул в коридор. Крик то затихал, то нарастал и обрывался в мычание. Адира не слышно. Это очень плохой знак. Тихо затворив дверь, Асавин шепнул:
— Кажется, какие-то головорезы захватили бордель. Предлагаю спасаться через окно, пока они не решили проверить номера.
Второй этаж, высота небольшая, есть риск сломать ногу, но все обойдется, если удачно сгруппироваться. А дальше вниз по холму, под защиту узких переулков, которые Асавин знал как свои пять пальцев. Размышления заняли всего несколько мгновений, но Тьег уже замер у двери, словно охотничий пес. На нем надеты только штаны, блуза да перевязь с дагой, в руках он держал свою трость с кривым набалдашником. Трость! У матросов — тяжелые морские тесаки, которые скорее кромсают, чем рубят, у акул — костяные кинжалы и гарпунометы. А он собирается прорываться с тростью наперевес? Однако в серых глазах плясал огонек решимости. Асавин мысленно застонал. Если паренек сгинет, то пропадут и его ловко заработанные денежки, ведь некому будет подписать банковские чеки. Похолодев, Асавин прислонился к дверному косяку напротив своей неразумной жертвы.
— Тьег, это очень храбро, но и глупо. Мы выпрыгнем, позовем стражу и…
Прежде чем он договорил, мальчишка толкнул дверь и пересек коридор. Идиот! Асавин опрометью побежал следом.
Страшная картина. Стойку залила кровь, струящаяся вниз, на подергивающееся тело Адира. Предсмертные судороги. Трое моряков, красных с ног до головы, повалили на стол Лаванду. Это ее сдавленные крики слышались до второго этажа. Двое держали ее за руки, а третий вклинился между ее ног. Ворот рубашки насильника оттопырился, обнажив заднюю часть шеи. Пятна! Все ясно.
На полу лежали тела трех моряков и акул, изрубленных, словно тунцовые туши. Доски маслянисто блестели от растасканной сапогами крови, в сумраке похожей на черную смолу. Асавин остолбенел. Он повидал всякое, особенно в Угольном, но никак не ожидал такого на Копье Любви. Тьег сделал еле заметное движение рукой, и деревянная трость разлетелась на части, обнажая длинный узкий клинок.
— Ха! — Сталь вошла в спину увлеченного девкой моряка. Между ребер прямо в сердце. Тот захрипел, и его подельники прыснули от узкого лезвия, как тараканы.
— Вот мразь! — крикнул один из них, выхватив тесак, потемневший от сгустков застывшей крови, а второй зашел с другой стороны. Пронзенный так и остался лежать на Лаванде, которая не решалась ни шевельнуться, ни пискнуть.