— Что ж, ярких дней тебе и твоему племяннику, — сказал он, — а мне пора, столько всего нужно сделать…
«Точно помирать собрался», — подумал Эльбрено, провожая взглядом бордовую мантию.
— Асавин… — прошептал Тьег. – Ты надеялся на местных бандитов?
— Д-а-а-а, — протянул тот, махнув рукой девке с подносом. – Но Лонни, хоть и умник, знает не всех. Хочу поговорить еще с парочкой толковых людей.
— Обязательно здесь? — пробормотал парень. – Отвратительное место.
— Милая девушка, кувшин вина, пожалуйста. — Асавин повернулся к Тьегу. – Зачем скитаться по всему городу, когда знаешь, куда приходят нужные тебе люди? Не забивай себе голову. Знание может погубить.
— Незнание —тем более, — парировал Тьег. — Скажи, если возникнут проблемы. Не стоит беречь меня, я не сахарная голова… и не тепличная розочка.
Наивность и детская простота этого мальчишки не переставали поражать Асавина. От неизбежного ответа его спас перелив гитары. Музыкант сидел на стуле. Вьющиеся черные волосы стянуты в тугой хвост, а руки с закатанными по локоть рукавами ласкали гриф и переливающиеся струны. Соло взмыло под потолок и устремилось вниз. Ладони застучали по дереву, отбивая простой ритм, и Асавин увидел женщину, танцующую меж столов. На ее смуглой коже пестрели синие узоры. Из одежды — несколько полосок ткани. В обеих ее руках поблескивали плоские чаши. Женщина улыбалась и ловко двигала руками. Тьег заворожено уставился на почти обнаженную фигуру с гибкой талией.
— Асавин, что это? — спросил он.
— Ритуал, древний, как сама Ильфеса. Танец с чашами. Девушка символизирует мир. Ее груди — это высокие горы, синие узоры — реки. Она полна жизни и плодородия. Черная чаша — тьма, белая — свет. Смотри. — Асавин указал на бородача, что с улыбкой бросил монетку в белую чашу. — Чья сторона перевесит, тот и победит.
Собирающая монетки девушка поравнялась с Тьегом и Асавином. Блондин отметил, что лоб ее был скрыт пестрой повязкой. Завороженный ее танцем Тьег уронил монетку на горку белой чаши. Ухмыльнувшись, Асавин начал по одной отсыпать кругляшки в черную, пока не выстроил небольшую пирамиду. Глаза девушки блеснули от азарта.
— Что ты делаешь? — изумился Тьег. – Зачем в тьму-то?
— Смысл танца не в победе одной силы над другой, а в гармонии, — объяснил Асавин, провожая женщину взглядом. – Мир должен находиться в равновесии, и добиться его очень непросто. Я уравновесил чаши, и мир, похоже, доволен. — Он подмигнул обернувшейся танцовщице.
Прошмыгнув между столами, девушка исчезла за пологом табачного дыма. Щелкнули костяшки хурука, кто-то развязно заржал, и привычный шум «Норки» вступил в свою силу. Девка принесла вино. Асавин налил стакан и придвинул Тьегу:
— Пей, мальчик. Я гарантирую, что это будет самое ужасное вино в твоей жизни. Такое ты точно не забудешь.
Над дымным пологом взвизгнули флейты и мандолины, застучали барабаны. Все собралось в нескладную, но ритмичную мелодию. Народ вскочил со своих мест, бросившись в пьяные пляски. Тьег удивленно наблюдал за этим, словно вокруг разыгрывался ритуал идолопоклонников. Он махом опрокинул в себя стакан и сморщился, как изюм. Асавин подумал, что мальчишка сейчас исторгнет из себя содержимое желудка, но он оказался крепче.
— Какая гадость, — простонал Тьег. — Будто кто-то в него нассал…
— Не исключено, — ответил Асавин и рассмеялся, когда лицо парня вытянулось. — Успокойся, это шутка. Первая кружка всегда тяжело дается, зато дальше…
Его голос потонул в нестройном пении, топоте, дребезжании посуды на столах и развеселом смехе, похожем на крик ишака. Мальчик налил себе еще вина, и этот стакан вошел в него с меньшим сопротивлением, а следом — ложка крабовой похлебки. Умница. Однако веселье Асавина быстро сникло. Среди дыма и плясок он увидел несколько знакомых лиц. Не подручные Френсиса, но с радостью доложат ему, где видели Сводника. Планы придется срочно менять.
Из шума и мглы появилась танцовщица. На ее лице больше не было синих линий, хотя на голове все еще красовалась пестрая бандана с золотистыми кисточками. Тело в дешевом потрепанном платье, обнажающем смуглые плечи. Она широко улыбнулась Асавину, и ее зубы блеснули алым. Еще одна любительница Красного Поцелуя.
— Эй, Князь Тьмы, — звонко сказала она, подойдя к их столу, — что ты здесь забыл, такой белокурый? Прямо сошел с церковной фрески.