Когда девки отскоблили зал до небывалой доселе чистоты, приятели по несчастью отправились в Купеческий район, в банк Золотая Птаха, что принадлежал влиятельному семейству Сарафино. В здании был внутренний дворик с небольшим апельсиновым садом и фонтаном, украшенным лазурной мозаикой. Асавин коротал время там, попивая предложенное вино и шербет, пока обслуга прыгала вокруг Тьега, словно нищие за подаянием.
Когда бархатные сумерки опустились на Ильфесу, и ряды домов засветились разноцветными фонариками, с бумажными делами было наконец покончено. Приятели пошли вдоль усаженного пальмами парка между кварталами зажиточных господ. Тьег передал Асавина аккуратно свернутую расписку:
— Вот. Сможешь снимать понемногу или одной суммой, здесь все оговорено. Мой личный счет, так что никто не задаст лишних вопросов. — Слегка помявшись, он смущенно продолжил: — Мне очень жаль. Все произошло по моей вине. Если бы мы выпрыгнули в окно и позвали стражу, ты не ввязался бы в эти приключения. Если у тебя все-таки возникнут проблемы с законом и этой суммы будет недостаточно, чтобы покрыть все издержки, ты всегда можешь обратиться ко мне.
Асавин усмехнулся. Какой же он еще молодой и наивный, хоть и богатей.
— Разумеется, обращусь, если буду знать, к кому. — Он протянул Тьегу ладонь для прощального рукопожатия.
Рубиец тотчас уцепился в нее и энергично затряс.
— Конечно! Прошу прощения… Обрадан. Тьег Обрадан, к твоим услугам. Двери Лазурного Поместья открыты для тебя, Асавин. А теперь… мне надо бежать, я и так пропал на сутки.
Он растворился в тени парка, оставив Асавина взволнованным. Обрадан! Невозможно, но все же… В свете ближайшего фонарика, понукаемый лаем сторожевого пса, он развернул врученный ему свиток и проверил подпись с печатью. На него смотрел ощерившийся коронованный грифон Священной Империи. Тьег Обрадан — не просто дворянин, а член императорской семьи. Невероятная удача. Таким знакомством можно было бы воспользоваться в будущем, когда придет черед новой попытки покушения на Шейадана. Рука руку моет.
Вспомнив изрубленных акул, Асавин нахмурился. Покой в Медном и Угольном портах последние годы держался на хрупком мире между людьми и морским народом, соседствующими на одной земле уже больше двадцати лет. Скоро миру настанет конец. Две убитые акулы — это не так уж и страшно. Полосатые сами горазды пускать друг другу кровь. Страшнее морская горячка, ведь всем известно, что она возникает у тех, кто ест мясо рыболицых, стремясь заполучить их небывалую силу. А такого акулы точно не спустят.
[1] Фибула — средневековая украшенная застежка.
[2] Дага — кинжал с прямым длинным клинком для парирования. Использовался как дополнительное оружие в сочетании с одноручным мечом.
[3] Колет — это короткая облегающая мужская куртка без рукавов.
2. Позорное бегство (Ондатра)
Ондатра не любил Угольный порт и этот пляж, покрытый мусором и мелкой галькой. От мутной воды шел запах нечистот и тухлятины, его чувствительный нос улавливал в этой какофонии оттенки гниющей человеческой плоти. Плавать в такой грязи — все равно что в луже, поэтому Ондатра прохаживался по берегу, превозмогая жару. Да, в Ильфесе Небесный Мореход чересчур сильно гневался на всех, кто живет внизу. Но Ондатра слышал, что южнее есть еще более жаркие края, целые океаны песка без капли влаги, и ему было сложно представить подобный мир.
В Нерсо, откуда Ондатра прибыл месяц назад, гораздо прохладней. Возможно, дело в обилии тенистых деревьев прямо у кромки воды. Здесь же к берегу лепились человеческие норы, а прохладные рощи таились далеко в глубине человечьего рифа. Ему не разрешалось покидать район Акул, но иногда он пренебрегал этим запретом и уходил далеко за пределы рифа, к прохладному озеру Веридиан. Этой водой так приятно дышать, что молодой охотник хмелел от одной мысли об этом месте и возвращался снова и снова, несмотря на риск быть обнаруженным. Его единственная отдушина, сокровенная тайна, которую он доверял только красному зверю.
Путь из Нерсо до Ильфесы представлялся ему легким морским приключением, однако, когда Ондатра ступил на землю, то понял, что здесь не будет ни тенистых заводей, ни дневной охоты, ни священных обрядов. Жизнь резко переменилась, из ежедневных ритуалов осталось лишь подношение крови, чистая вода превратилась в пахнущую разложением муть, от которой жабры стали болезненно бледными, а сердце сжалось, как высушенная на камнях медуза. Поморщившись от этой мысли, Ондатра почесал бледно-розовые жаберные щели в ключичных впадинах.