Выбрать главу

Баржа встала на якорь, лодки ловко шли против волны к ее обшарпанным бортам. Человеческий компаньон рыкнул за спину:

— Готовь фургоны, — и снова приложил ладонь козырьком ко лбу.

Груз начали спускать в лодки. Ондатра скривился — очевидно, что люди поскупились на свои лоханки. Почти черпают воду.

— Лодка! Больще! — прошипел он щербатому, махнув рукой в сторону баржи.

Людской язык давался ему нелегко. Звуки сквозь острые зубы получались глухими и шепелявыми, словно шуршание песка в прибой.

— Сколько оговорено, столько и дали, — огрызнулся тот. — С меня какой спрос?

Ондатра заглушил нарастающее в груди клокотание. Красный зверь уговаривал вскрыть этой тухлой рыбине горло и пустить горячую кровь во славу Вечного Шторма, но усмирение бездумной кровожадности — это шаг к становлению. Не зверь управляет тобой — ты им.

Лодки причаливали к берегу, люди выгружались на мокрый песок, грязные, оборванные и тощие, словно сушеная мелочь, и воздух наполнился запахом человеческих тел и страха. Да, он низок для своего племени, но рослый для человека, а эти узелки мышц на голом торсе, перехваченном портупеей вокруг плеч, пояса и шеи, способны вызвать дрожь у двуногих рачков, как и пасть, полная острых зубов.

Гребцы подталкивали людей к фургонам у берега. Издали раздались крики и плеск. Одна из последних лодок накренилась, черпнула воды и медленно начала погружаться на дно Угольного порта. Гребцы попытались выровнять ее, но слишком поздно — груз, обезумев от страха, окончательно потопил суденышко, люди посыпались в воду. Это очень плохо. Его первое задание должно пройти гладко и без потерь. Сердце еще не успело стукнуть, как Ондатра стрелой метнулся к лодкам.

Как только голова ушла под воду, легкие инстинктивно вытолкнули воздух, раскрылись жаберные щели под ребрами и в ключичных впадинах. В нос ударил густая вонь. Зрачки расширились, привыкая к полумраку, полупрозрачные перепонки на руках и ногах оттолкнулись от плотной толщи. «Быстрее!» — мысленно шепнул он красному зверю и почувствовал, как вены обожгло горячей волной. Тело устремилось вперед с ловкостью и быстротой тунца.

Люди судорожно барахтались, вспенивая воду, поверхность пестрела головами державшихся на плаву. Гребцы безуспешно пытались поднять потонувшую лодку, кто-то истошно кричал, захлебываясь водой. Лодка уже стукнулась о дно, подняв облако песка. Схватившись за борт, Ондатра потянул лоханку к поверхности. «Сильнее!» — приказал он красному зверю, и огненная волна прокатилась по мышцам спины, рук и ног. Днище лодки с плеском вынырнуло на поверхность.

— Перевернуть! — прорычал он растерявшимся гребцам и снова ушел под воду.

Те быстро вернули лодку в изначальное положение, а Ондатра выдернул на поверхность нескольких барахтающихся, чтобы они могли ухватиться за борта.

Вытянув на воздух последнего несчастного, Ондатра почуял запах человека откуда-то со дна. Пропустил! Он устремился в мутную глубину, уже почти не замечая вони от воды. Вскоре Ондатра увидел укутанную в ткань фигуру, безвольно колыхающуюся у дна. Поперек тела перекинут ремень здоровенной торбы, которая и потопила человека. Ондатра схватил утопца за руку и потянул к поверхности. Немудрено, что пошел ко дну, торба словно набита камнями.

Подняв человека над поверхностью, он оглядел его лицо. Самка, на смуглой коже проступила голубоватая бледность, и острый слух Ондатры не улавливал дыхания. Поцелуй богов, но каждый в племени знает, что ритмичная молитва и освященное ею дыхание вместе с толчками в грудь способны уговорить богов отпустить ее. Через несколько минут она исторгла струю воды, закашлялась и жадно вобрала воздух, словно это ее первый в жизни вдох. Глаза открылись, невидяще уставившись прямо на Небесного Морехода, а руки первым делом схватились за опутавшую ее торбу.

— Это! — Ондатра дернул за ремень. — Брось!

Она плотно сжала губы и отрицательно замотала головой. Глупая самка! Что ценного может быть в этой торбе? Стоит только оставить ее, и снова непременно уйдет на дно.

— Хоро-щ-щ-щ-о, — процедил Ондатра и, удостоверившись, что никто не пострадал, увлек самку за собой. Та вцепилась в его портупею до побелевших костяшек.